Штурм

— Помню… — от слабости он прикрыл глаза. Лицо казалось безжизненным, еле заметно двигались почти белые губы. — Незадолго до штурма Кенигсберга… через передний край в расположение моего полка… пришли два немецких офицера. Один назвал подполковника Веденеева, просил непременно к Веденееву… Я послал с немцами своего переводчика.

— Теперь и я вспомнил. Ваш красноармеец доставил ко мне обер-лейтенанта и унтер-офицера. Они выполняли важное задание Комитета «Свободная Германия» и нашего командования. Красноармеец докладывал, что прибыл из полка гвардии полковника Булахова, и тогда же сообщил мне такую горестную весть, что, признаюсь, она вытеснила из памяти вашу фамилию.

— Что же случилось?

— Об этом после… — Веденеев почувствовал, как начала подергиваться щека, а рубец на ней заныл. — Где вас ранило?

— Около Пиллау, немного дальше…

— Расскажите, если вам не трудно.

Гвардии полковник помолчал, крепко сжав бескровные губы, и сказал:

— Это тоже нелегко, а надо. Вы начальник политотдела, партийный работник, я коммунист… Хочу рассказать… Около Пиллау погиб командир нашего корпуса генерал Гурьев. Хороший генерал! Он был для меня не только старшим командиром, но и наставником. Вместе прошли всю Белоруссию и Восточную Пруссию… И нет Гурьева… Корпусом стал командовать его заместитель, тоже генерал. А заместителем назначили, может, временно, полковника. Я его не знал. Пиллау взяли. Дальше — узкая коса. Наступать можно одному-двум полкам. Никакого маневра — слева залив, справа море. И немцам отступать некуда. У них вся коса изрыта — блиндажи, окопы, траншеи… Не пробивать, а прожигать огнем приходилось. Мой полк неделю в непрерывных боях, и я совсем не отдыхал. Мне поставили задачу — форсировать пролив. А на той стороне — форт…

— Форт? — слушая, Веденеев напрягся безотчетно для себя. — И там форт?

— Да. Пролив мы форсировали. Форт с первого раза не смогли взять.

Я измучился, чувствовал себя плохо. Температура тридцать девять. Простыл, должно быть. Заснуть бы, думаю, часа два, и все прошло бы. Но где там заснуть! Полку было придано до двадцати артиллерийских и минометных частей. Каждый командир приданного полка или отдельного дивизиона хотел поговорить лично со мной, просил указать, куда бить. Снарядов хватало. И начальства за спиной много: командир дивизии, комкор, командарм. Телефон постоянно звонит — отойти невозможно. Я попросил комдива: дайте поспать два-три часа, потом со свежей головой осмотрюсь, подготовимся, и все будет в порядке. Он понял меня — Булахов не любит-наобум… Разрешил. Только я уснул — опять зовут к телефону. Сквозь сон слышу: «Требуют из штаба корпуса». Взял трубку. В ухо мне — хриплый бас: «Говорит гвардии полковник Афонов…»

Афонов! — воскликнул Веденеев, насколько позволял голос. — Вы не ошибаетесь?

— Нет. Был сонный, вялый, а разобрал: Афонов, заместитель командира корпуса, временный или постоянный — не знаю. А что? Вы знакомы?

— Возможно… Я очень внимательно слушаю, товарищ гвардии полковник.

Булахов попросил воды. Веденеев налил стакан, помог Булахову приподнять голову и напиться.

— Спасибо. Слушайте дальше… Этот Афонов от имени «одиннадцатого», то есть от имени комкора, потребовал доклада: какова обстановка, что сделано для повторного штурма, ну и прочее. Доклад мой получился не очень вразумительный. Афонов выдал порцию ругани. Я не обиделся бы. Я полковник, он полковник, но должностью выше. Я стерпел бы. Но вдруг слышу: «Отлеживаешься в землянке, трусишь! Немедленно вперед, поднимай батальоны в атаку!»

Булахов задохнулся, умолк. Веденеев быстро подошел к нему, положил руку на лоб. Гвардии полковник часто мигал глазами, пытаясь согнать навернувшуюся слезу, но она потекла, поползла по виску предательски медленно.

— Отдохните, — сказал Веденеев. — После договорим.

— Нет, не в моем характере. Я четыре раза ранен, три контузии… Был комбатом, более двух лет командую полком. Когда надо, сам водил в атаку. И вдруг называют трусом! Услышать такое от человека, который меня не знает!ꓺ Бросил я трубку и сказал своим: «Пошли!» Мы пошли в боевые порядки батальонов. А мне было придано артиллерии — сила! Надо бы организовать огонь. Но с переднего края под непрерывным обстрелом управлять трудно. И категорический приказ Афонова — поднимать батальоны в атаку! Я повел на штурм… О себе думал: на этот раз конец… Обидно, и очень не хотелось умирать, но иначе поступить не мог и шел на огонь. Потери большие. Форт был взят. Не одним нашим полком, а совместно с морским десантом. Я шел как в тумане — температура у меня была, видимо, очень высокая. Минометный обстрел… Надо бы броситься на землю — самое простое, но я плохо соображал — голова кругом. Густые разрывы мин… Несколько человек возле меня убило, а я, как видите, еле жив остался. Может, для того, чтобы посмотреть на этого Афонова, узнать, каков он. А ваше мнение о нем, товарищ начальник политотдела? По-партийному скажите. Я все вам честно…

Булахов, прикрыв глаза, ждал. Не спеша с ответом, Веденеев отошел к своей койке.