Штурм Дюльбера

Стоя на бульваре, перед открывшимся видом на море, Коля понял, что отсюда ему никогда не догадаться, какой из кораблей «Екатерина», а какой «Севастополь». На таком расстоянии размеры съедались и все корабли казались игрушечными. Между кораблями сновали катера, на серой воде замерли ялики рыбаков. В бухту сел неизвестно откуда взявшийся гидроплан. Он затормозил, приподняв носы поплавков, а с кораблей, нагнувшись, глядели на него блохи – матросы.

– Прапорщик! – окликнули над самым ухом.

Коля вздрогнул, резко обернулся. Рядом стоял морской кондуктор, за ним – два солдата-артиллериста.

– Чего надо? – Коля машинально ответил в тон окрику. Он не желал казаться наглым. Так получилось.

– Надо нам твои документы, – сказал один из солдат, и от того, как плохо слушались его губы и какая зловещая, но неуверенная улыбка блуждала на его губах, Коля понял, что он пьян.

– Вы не патруль, – сказал Коля. Получилось посередине – между вопросом и утверждением.

– А вот это тебя не касается, – сказал солдат.

– Простите, – вмешался менее пьяный кондуктор. – У нас революция, господин офицер… Вы тут стоите, смотрите на боевые силы флота с неизвестными намерениями, что вызывает наши опасения.

– Разве мне нельзя смотреть?

– Покажешь документы и будешь тогда смотреть, – сказал второй солдат, скуластый, узкоглазый, похожий чем-то на Борзого и потому особо неприятный Коле.

Первый солдат снял с плеча винтовку. Лениво снял, будто это движение не имело отношения к Беккеру, но в то же время показывая, что именно против Беккера и было оно направлено.

– Нет у меня с собой документов, – сказал Коля. – Зачем мне их таскать, правда? – Ему было неприятно услышать собственный, на октаву выше, чем обычно, заискивающий голос.

– Не повезло тебе, прапорщик, – сказал кондуктор. – Хотел ты – не хотел, но как немецкого шпиона и пустим в расход.

– Ну ладно, пошутили, и хватит, – сказал Беккер.

– А мы не шутим.

– Если вам деньги нужны, у меня немного совсем…

– А вот это усугубляет твою вину, – сказал скуластый солдат.

Кондуктор толкнул Колю в спину, и тот послушно пошел по бульвару. Немногочисленные прохожие смотрели мельком, стараясь не поворачивать головы, не привлечь к себе внимания.

– В экипаж? – спросил первый солдат.

Голос его донесся издалека, словно Коля шел в стеклянном стакане, а все люди, и его солдаты, и те, кто ходил по бульвару, – все остались за пределами этого стакана.

– А может, выведем к морю и капут? – спросил второй солдат. – Очень мне этот прапорщик не нравится.

– Отведем в экипаж, – сказал уверенно кондуктор. – Пускай все будет по закону. Обыщут, если немец или шпион – в расход.

Хоть эти слова тоже долетели издалека, они пронзили тупую покорность Коли. Тот молодой и жаждущий жить человек, который спрятался за сердцем, услышал и понял, что именно этого допустить нельзя.

Между тем время шло, и надо было придумать спасение раньше, чем они дойдут до экипажа. Но в голове ничего не было – пусто. Будто он, Коля Беккер, прыгал вокруг запертого дома, стучал в дверь, в окна, но никто не отзывался.

– Ты чего молчишь? – Кондуктору надоело идти молча. Он догнал Беккера. – Тебе что, жить не хочется?

– А что делать? – спросил Коля заинтересованно, искренне, будто кондуктор был доктором, могущим спасти от тяжкой болезни.

– Как что делать? Дать нам документы, доказать, что ты не немец и не шпион ихний, – простое дело! Где у тебя документы?

– Где?.. Дома, – сказал Коля. – Дома лежат. Я же не знал.

– Врет, что не знал, – сказал скуластый, – как же это в военное время в Севастополе без документов? Его нынче из Турции перекинули. – И он засмеялся, словно сказал что-то очень смешное.

– А где живешь? – спросил кондуктор, он и в самом деле почему-то проникся к Коле симпатией, а может, был добрым человеком.

Коля уже знал, что он сделает.

И оттого, что он представил себе собственные действия, стало легче, словно он их уже совершил.

– Есть у меня документы, – сказал Коля, – все есть, только дома лежат. Не верите – два шага пройдем, покажу.

Тут же завязался долгий и пустой спор между конвоирами, потому что одному из солдат лень было идти, он вообще хотел в экипаж. Второй склонялся к тому, чтобы Колю расстрелять. Говорил он об этом громко, чтобы слышали прохожие. А кондуктор решил было отпустить пленника. Но, на несчастье Коли, к ним тут прибился худой телеграфист с красным бантом, который стал требовать соблюдения революционной дисциплины. В конце концов один из солдат отстал, а его место занял телеграфист.

Телеграфист стал рассказывать, как мичман Фок взорвал «Екатерину», и, хоть слушатели отлично знали, что «Екатерина» стоит у стенки и ничего плохого ей мичман Фок не сделал, слушали они внимательно, будто хотели этим показать: знаем-знаем, на этот раз не удалось, а на следующий – мы не допустим.

У Коли был ключ от квартиры Раисы. Он открыл дверь. Витеньки, к счастью, не было дома, самой ей рано было возвращаться.

– Погодите здесь, – сказал Коля, – натопчете.

– Нашел глупых, – обиделся телеграфист. – Мы тут будем стоять, а ты через окно – и бежать.