Шум и ярость

– Тихо ты, – говорит Ти-Пи и хочет не смеяться. – Они же услышат. Вставай, Бенджи. Подымайся на ноги, скорей. – Барахтается и смеется, а я хочу подняться. Ступеньки из погреба кверху идут, на них луна. Ти-Пи упал в ступеньки, в лунный свет, я набежал на забор, а Ти-Пи бежит за мной и: «Тихо, тихо». Упал в цветы, смеется, я на ящик набежал. Хочу залезть, но ящик отпрыгнул, ударил меня по затылку, и горло у меня сказало: «Э-э». Опять сказало, и я лежу тихо, но в горле не перестает, и я заплакал. Ти-Пи тащит меня, а горло не перестает. Все время не перестает, и я не знаю, плачу или нет. Ти-Пи упал на меня, смеется, а в горле не перестает, и Квентин пнул Ти-Пи, а Кэдди обняла меня, и светлая вуаль, но деревьями Кэдди не пахнет больше, и я заплакал.

«Бенджи», сказала Кэдди. «Бенджи». Обняла меня опять руками, но я ушел. – Из-за чего ты, Бенджи? Из-за этой шляпки? – Сняла шляпку, опять подошла, я ушел.

– Бенджи, – сказала она. – Из-за чего же тогда? Чем Кэдди провинилась?

– Да из-за этого платья, – сказал Джейсон. – Думаешь, что ты уже большая, да? Думаешь, ты лучше всех, да? Расфуфырилась.

– Ты, гаденький, прикуси себе язык, – сказала Кэдди. – Что же ты плачешь, Бенджи?

– Если тебе четырнадцать, так думаешь – уже большая, да? – сказал Джейсон. – Большая цаца, думаешь, да?

– Тихо, Бенджи, – сказала Кэдди. – А то маму растревожишь. Перестань.

Но я не перестал, она пошла от меня, я за ней, она стала, ждет на лестнице, я тоже стал.

– Из-за чего ты, Бенджи? – сказала она. – Скажи Кэдди, и Кэдди исправит. Ну, выговори.

– Кэндейси, – сказала мама.

– Да, мэм, – сказала Кэдди.

– Зачем ты его дразнишь? – сказала мама. – Поди с ним сюда.

Мы вошли в мамину комнату, мама лежит там, а на лбу болезнь – белой тряпкой.

– Что опять с тобой такое, Бенджамин? – сказала мама.

– Бенджи, – сказала Кэдди. Подошла опять, но я ушел.

– Это он из-за тебя, наверно, – сказала мама. – Зачем ты его трогаешь, зачем не даешь мне полежать спокойно. Достань ему коробку и, пожалуйста, уйди, оставь его в покое.

Кэдди достала коробку, поставила на пол, открыла. В ней полно звезд. Я стою тихо – и они тихо. Я шевельнусь – они играют искрами. Я замолчал.

Потом услышал, как уходит Кэдди, и опять заплакал.

– Бенджамин, – сказала мама. – Поди сюда, – пошел к дверям. – Тебе говорят, Бенджамин, – сказала мама.

– Что тут у вас? – сказал папа. – Куда ты направился?

– Сведи его вниз, Джейсон, и пусть там кто-нибудь за ним присмотрит, – сказала мама. – Ты ведь знаешь, как я нездорова, и все же ты…

Мы вышли, и папа прикрыл дверь.

– Ти-Пи! – сказал он.

– Да, сэр, – сказал Ти-Пи снизу.

– К тебе Бенджи спускается, – сказал папа. – Побудешь с Ти-Пи.

Я слушаю воду.

– Бенджи, – сказал Ти-Пи снизу.

Слышно воду. Я слушаю.

– Бенджи, – сказал Ти-Пи снизу.

Я слушаю воду.

Вода перестала, и Кэдди в дверях.

– А, Бенджи! – сказала она. Смотрит на меня, я подошел, обняла меня. – Все-таки нашел Кэдди, – сказала она. – А ты думал, я сбежала? – Кэдди пахла деревьями.

Мы пошли в Кэддину комнату. Она села к зеркалу. Потом перестала руками, повернулась ко мне.

– Что же ты, Бенджи. Из-за чего ты? Не надо плакать. Кэдди никуда не уходит. Погляди-ка, – сказала она. Взяла бутылочку, вынула пробку, поднесла мне к носу. – Как пахнет! Понюхай. Хорошо как!

Я ушел и не перестал, а она держит бутылочку и смотрит на меня.

– Так вон оно что, – сказала Кэдди. Поставила бутылочку, подошла, обняла меня. – Так вот ты из-за чего. И хотел ведь сказать мне, и не мог. Хотел и не мог ведь. Конечно же, Кэдди не будет духами душиться. Конечно, не будет. Вот только оденусь.

Кэдди оделась, взяла опять бутылочку, и мы пошли на кухню.

– Дилси, – сказала Кэдди. – Бенджи тебе делает подарок. – Кэдди нагнулась, вложила бутылочку в руку мне. – Подай теперь Дилси ее. – Протянула мою руку, и Дилси взяла бутылочку.

– Нет, ты подумай! – сказала Дилси. – Дитятко мое духи мне дарит. Ты только глянь, Роскус.

Кэдди пахнет деревьями.

– А мы с Бенджи не любим духов, – сказала Кэдди.

Кэдди пахла деревьями.

– Ну, вот еще, – сказала Дилси. – Большой уже мальчик, надо спать в своей постельке. Тебе уже тринадцать лет. Будешь спать теперь один, в дяди Мориной комнате, – сказала Дилси.

Дядя Мори нездоров. У него глаз нездоров и рот. Верш понес ему ужин на подносе.

– Мори грозится застрелить мерзавца, – сказал папа. – Я посоветовал ему потише, а то как бы этот Паттерсон не услыхал. – Папа выпил из рюмки.

– Джейсон, – сказала мама.

– Кого застрелить, а, папа? – сказал Квентин. – Застрелить за что?

– За то, что дядя Мори пошутил, а тот не понимает шуток, – сказал папа.

– Джейсон, – сказала мама. – Как ты можешь так? Чего доброго, Мори убьют из-за угла, а ты будешь сидеть и посмеиваться.

– Пусть держится подальше от углов, – сказал папа.

– А кого застрелить? – сказал Квентин. – Кого дядя Мори застрелит?

– Никого, – сказал папа. – Пистолета у меня нет.

Мама заплакала.

– Если тебе в тягость оказывать Мори гостеприимство, то будь мужчиной и скажи ему в лицо, а не насмехайся заглазно при детях.