Шум времени

Захочешь жить, тогда глядишь с улыбкойНа молоко с буддийской синевой,Проводишь взглядом барабан турецкий,Когда обратно он на красных дрогахНесется вскачь с гражданских похорон,Иль встретишь воз с поклажей из подушекИ скажешь: «гуси-лебеди, домой!»Не разбирайся, щелкай, милый кодак,Покуда глаз — хрусталик кравчей птицы,А не стекляшка!Больше светотени —Еще, еще! Сетчатка голодна!

4

Я больше не ребенок!

Ты, могила,Не смей учить горбатого — молчи!Я говорю за всех с такою силой,Чтоб нёбо стало небом, чтобы губыПотрескались, как розовая глина.б июня 1931

* * *

Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем!Я нынче славным бесом обуян,Как будто в корень голову шампунемМне вымыл парикмахер Франсуа.Держу пари, что я еще не умер,И, как жокей, ручаюсь головой,Что я еще могу набедокурить

На рысистой дорожке беговой.Держу в уме, что нынче тридцать первыйПрекрасный год в черемухах цветет,Что возмужали дождевые червиИ вся Москва на яликах плывет.Не волноваться. Нетерпенье — роскошь,Я постепенно скорость разовью —Холодным шагом выйдем на дорожку —Я сохранил дистанцию свою.7 июня 1931

Старый Крым

Холодная весна. Голодный Старый Крым,Как был при Врангеле — такой же виноватый.Овчарки на дворе, на рубищах заплаты,

Такой же серенький, кусающийся дым.Все так же хороша рассеянная даль —Деревья, почками набухшие на малость,Стоят, как пришлые, и возбуждает жалостьВчерашней глупостью украшенный миндаль.Природа своего не узнает лица,И тени страшные Украины, Кубани…Как в туфлях войлочных голодные крестьянеКалитку стерегут, не трогая кольца…Май 1933

* * *

Мы живем, под собою не чуя страны,Наши речи за десять шагов не слышны,А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлевского горца.Его толстые пальцы, как черви, жирны,И слова, как пудовые гири, верны,Тараканьи смеются глазища IИ сияют его голенища.А вокруг него сброд тонкошеих вождей,Он играет услугами полулюдей.Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,Он один лишь бабачит и тычет.Как подкову, дарит за указом указ —Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.Что ни казнь у него — то малинаИ широкая грудь осетина.Ноябрь 1933

Воронежские стихи