Шуры-муры на Калининском

— А при чем тут вранье? — удивилась Павочка, снова закуривая сигарету. — У нее точно было бешенство матки, а это уже диагноз, никуда не денешься. Меня хоть застрели, чтоб я так направо-налево…

— Даже когда молодая была? — удивилась Лида.

— Да не по этому я делу! А если затевалось что, то у меня всегда лекарство было от мужской похоти, ни разу не подводило! Как только мужик снимал штаны, я безудержно начинала смеяться, ну просто ржала как лошадь! И представьте себе, это всегда работало безотказно — ни один так и не смог! — с некоторой гордостью сказала Павочка и во весь голос, с переливами засмеялась, словно перед ней стояла очередь из мужчин со спущенными штанами. Потом попыталась подняться, чтобы сбегать в туалет, но задняя дородность не позволила встать с первого раза. Она закряхтела, охнула и заелозила на стуле, чтоб продвинуться к самому краю, и наконец с протяжным «ф-ф-фух-х-х» поднялась в полный рост.

— Не хочу сказать, девки, что старею, — снова хохотнула она, — но все те звуки, что я когда-то издавала в постели с мужем, я теперь издаю, просто вставая со стула.

Леве снова стало неловко — вернее, еще более неловко, чем раньше. Он крутил перед собой рюмку и страстно хотел выпить, но понимал, что ватерлиния уже близко.

— Ну, про твою великую простоту мы знаем, — бросила Надька.

— В смысле? Я, дорогая моя, не была вертихвосткой, как вы все, а всегда шла к смыслу и к самой сути. Думаете, я не помню всю эту череду ваших романов еще в те времена, когда мы работали, — один за другим, один за другим, словно соревнование! У вас на работу времени не оставалось! И помню, девки, какие ахи-охи всякий раз были, — Пава остановилась в дверях и сделала красивую театральную паузу. Потом пристально, словно что-то выискивая, посмотрела каждой из подруг в глаза и продолжила: — Да и свой собственный опыт поимела, сами знаете. В общем, поняла, что благородства в мужиках искать нет смысла, благородными могут быть только металлы. — Пава дымнула сигаретой. — А так, конечно, повспоминать одно удовольствие, согласна. Но на душе уже не скребет, волосы не дыбятся, слушаю, словно не имела к этому никакого отношения.

Повисла тишина. Дамы молчали по-разному: Лидка — с таинственной улыбкой, Оля — задумчиво и отрешенно, словно стараясь припомнить что-то яркое из прошлого, но тщетно, Ветка, как женщина с причудой, — прищуриваясь и мечтательно рассматривая дым, окутывающий люстру, Тяпочка — радостно оскалившись во всю вставную челюсть, словно оставалась все еще девственницей и это все было не про нее, а Надька вообще закрыв глаза. Вдруг мигом открыла и продолжила свой рассказ:

— Да ладно тебе, ну хоть повспоминать остается, и особенно приятно, когда есть что! И потом, что ни говорите, а хорошее это было дело, творческое, а не разврат, как некоторым тогда казалось. Испытание для больших артистов! Так и стоит перед глазами, как эти двое вышли из темных углов кочегарки — на угольном фоне, сияюще-белые, словно лакированные, и скользкие, как рыбы… Появились под бой барабана, словно материализовались, — ручки вверх, запястья изогнуты, как на египетских фресках, — Надька это красиво показала, руки ее жили своей жизнью. — Эстер с богато разрисованным лицом, да и у Наума с лицом тоже было все красиво, но ко всему прочему еще и хрен торчал, сказка!

— Надька, не смущай молодого человека, ему же неловко! — покачала головой совестливая Веточка.

— Ты хочешь сказать, что я говорю неправду? Или считаешь, что Лева не в курсе, как это у мужчин иногда происходит? Чем это таким особенным я его удивляю? Что мы очень творчески проводили молодость? Из песни слов не выкинешь! В этом же весь смысл, не просто делать танцевальный конкурс, а с изюмом! Можно даже сказать, с чурчхелой! — Надьке так понравилось собственное сравнение, что она хрипло захохотала и закашлялась. — Ну, короче, Левочка, стали они танцевать на фоне открытой пышущей печки. Сюжет был, по-моему, про какого-то важного египетского бога и его рабыню, насколько помню.

— Это была не просто рабыня, а одна из его жен! — снова заметила Лидка.

— Лидка, к черту подробности! — встряла Павочка.

— Как это к черту? — удивилась Надька. — В подробностях вся суть! И одно дело сказать, что это было выступление по мотивам жизни египетских богов, а другое — что участники, ну боги эти, должны были изысканно совокупиться перед публикой, и не просто эстетично, а с буйной выдумкой, изяществом и непревзойденностью, показательное, так сказать выступление. Соревнование, одним словом. Конкурс!

Надька громко сглотнула, чуть не подавившись слюной, и снова сдавленно закашлялась, зачем-то разгоняя перед собой сизый дым.