Шут

Конечно же, он поверил… Авторитет Виртуоза был неколебим. Несколько дней перебирал все песенки, что знал, но они не имели никакой силы. И тогда он придумал нужные мелодии сам. Одну для дождя, одну для ветра и еще одну для ясной погоды. И волшебство дудочки стало ему подвластно… До тех пор, пока Дала не поняла, что вытворяет с погодой маленький ученик ее мужа и не закатила Виртуозу такой скандал, что Вейка от страха залезла под фургон. О чем спорили взрослые, было непонятно, но ругались они ужасно.

Свирельку у него не отобрали. Виртуоз просто признался, что все выдумал про волшебные песенки.

После этого уже никакие мелодии не имели силу над ветрами…

В другой раз Дала поймала его на лугу за игрой в кузнечика.

Это была восхитительная забава. Для нее нужно было поле, широкое поле, по которому можно бежать и бежать. И он бежал, вернее, отталкивался ногами от земли, каждый раз делая шаги все дольше и шире, пока, наконец, пальцы ног не начинали цеплять лишь верхушки трав… Он бежал над полем, босыми ногами задевая головки одуванчиков и думая только о том, чтобы никто не нарушил чуда. Потому что играть так можно было лишь тогда, когда этого никто не видит. А если рядом люди, то и пытаться не стоит — хоть все поле обеги, толку никакого. Дивная легкость не наполнит тело, земная твердь не позволит оторваться от нее ни на полпальца.

И он уходил подальше. Когда фургоны вставали лагерем в стороне от многолюдных городов и деревень, убегал в поля на целый день, прихватив только кусок хлеба. Ищи-свищи. Но Дала была умная. Однажды она отправилась за ним и нашла в тот миг, когда его ноги уже отталкивались от воздуха. Услышав ее изумленный вскрик, он тотчас же почувствовал, как земля ринулась навстречу. Больно ударившись коленками о каменистую почву, не сдержал слез — это было так обидно. Но пока Дала бежала к нему, торопливо утер лицо и встретил ее с сухими сердитыми глазами. 'Шутенок… да что с тобой?! — никогда прежде он не смотрел на нее так. Но и Дала не вторгалась раньше в его скрытый, тайный мир. — Ты хоть понимаешь, что ты делал сейчас? . И она долго еще сидела с ним посреди густой травы, среди стрекота кузнечиков и шелеста ветра, рассказывая как опасно делать такие вещи. Она не объясняла почему, зато красочно живописала безумие, которое непременно овладеет теми, кто бегает над полями и открывает глаза по-другому.

Он был маленький и доверчивый. Он поверил ей и испугался. Испугался так сильно, что и вправду перестал делать 'эти штуки'.

Как отрезало.

Даже если очень хотел — не получалось. В последний момент страх убивал силу желания. И только очень редко, когда и впрямь не оставалось выхода, странный дар прорывался наружу, давая о себе знать. Как в тот раз, в каменном лабиринте… И еще на вершине башни…

Эти и многие другие картины детства одна за другой всплывали в памяти Шута. Удивительные моменты жизни, которые он успел прочно позабыть, вспышками озаряли сознание. И будто спадала завеса с реальности, которая могла бы быть такой удивительной, а получилась серой и обыденной. Без чудес, без волшебства, без Силы…

Шут тихонько скулил, раненным зверем свернувшись на каменном полу. Почему? Почему его лишили этого? И почему теперь — вернули… Теперь, когда уже поздно…

'Ты просто королевский шут, прячущий свое имя…

7

Было еще раннее утро, и он крепко спал, когда в дверь постучали. Этот монотонный вежливый стук продолжался до тех пор, пока господин Патрик не изволили проснуться и сердито крикнуть: 'Да войдите уже! . На пороге возник Кулан, новый слуга Руальда. Лицо — бесстрастное, точно камень. Шут вообще не понимал, как такие люди, как этот воин, могут прислуживать кому-то. Кулан словно ощупал его в единый миг своим кинжальным взглядом и коротко доложил, что Его Величество желают видеть своего шута немедленно.

Пришлось вставать и одеваться, спросонья путаясь в исподнем, роняя пустые подсвечники и вздрагивая от холода. Несколько минут Шут вспоминал, куда бросил чулки, пока не увидел их на спинке кресла. Потом долго шарил под кроватью в поисках сапог, тех самых, что подарила ему королева. Была у него дурная привычка закидывать их с вечера подальше, чтобы слуги ненароком не выплеснули на дорогую кожу содержимое ночной вазы. К сожалению, такое уже случалось.

Умываться он не стал: Кулан был не из тех слуг, что приносят теплую воду, а та, что имелась в умывальнике, за ночь — как всегда зимой — стала невыносимо холодной. И камин, конечно, потух.

За окном еще серели сумерки, зимнее утро только-только начало пробираться в город. Шут вздохнул, поправил манжеты рубашки, и даже застегнул несколько петель на своем черном дублете. Кулан уже покинул комнату, оставив на каминной полке подсвечник с парой горящих свечей. Шут прихватил тяжелый бронзовый канделябр и, широко зевая, зашагал к покоям короля.

В кабинете, небрежно поигрывая фамильным кинжалом Руальда, сидела колдунья.

Увидев ее, он скривился:

— Я так понимаю, Его Величество спит и обо мне даже не поминал, — не столько спросил, сколько утвердил Шут и недружелюбно уставился на невесту короля.