Шутка мертвого капитана

Она опустила голову и отвернулась. Безумная надежда захлестнула ее сердце, а в глазах сверкнул дьявольский огонь. «Я спасу тебя, Дик, любой ценой, — подумала она, — потому что и ты, и твои сокровища принадлежат только мне!» Но когда она повернулась к Ришери, то он смог разобрать на ее лице только нежность и слезы благодарности.

— Поскольку я уже становлюсь предателем, буду предателем до конца, — Ришери схватил ее за плечи. — Как там в Писании: «Что делаешь, делай скорее»? — он с силой привлек женщину к себе и жадно приник к ее губам. Потом, прижавшись к ее щеке, зашептал ей в ухо: — У индейца письмо за подписью короля. Он иезуит, и он привез мне приказ арестовать вас. Кольбер нынче слаб, а духовник короля отец Ла Шез силен. Но я убью индейца — и у нас развязаны руки.

Лукреция слушала капитана, опустив глаза. Она уже вполне справилась с собой: лицо ее вновь стало бесстрастным, а ум обрел обычную ясность.

— Хорошо, Франсуа, так и сделаем. А теперь нам пора возвращаться, не то наша затянувшаяся прогулка покажется некоторым слегка подозрительной.

* * *

В лагере французов готовились к ночлегу. Солдаты раскладывали одеяла поверх срубленных веток, часовые занимали посты, повар с подручными лениво споласкивали до блеска оттертый песком походный котел. Свободные от караула мужчины сбивались в кучи по интересам. Кто-то с азартом шлепал картами, строго запрещенными в походе, кто-то гремел костями в латунном стаканчике, кто-то грустно рассматривал дырявые чулки и прохудившиеся сапоги. Над лагерем плыл дымок костров, в него отдельными струйками вливался дым от трубок, красные огоньки которых то и дело вспыхивали с разных сторон. Из леса тянуло прелью, от лошадей — кислым потом и навозом, от отхожей ямы — дерьмом. Ришери вздохнул и поморщился: все-таки он был капитаном и не сильно любил запахи, неизбежные для сухопутной войны. Хорошо хоть, что поблизости не было походного лазарета, из которого неслись бы неизбежные вопли, перемешанные с проклятиями, а наиболее крепкие нервами солдаты выплескивали бы прямо из проемов медные тазики с мочой, калом, кровью и отрезанными членами. Да и пропитанная гноем корпия могла вызвать рвоту даже у самого крепкого бойца. Неподалеку заржала лошадь, ей ответила другая, третья фыркнула, и послышался лязг ведер — это поили уставших от жары и укусов насекомых коней. Хорошо, что все лошади были на ходу: в путешествии слишком многое зависело от этих животных.

Ришери откинул полог и выбрался наружу, думая о том, как выполнить обещание, данное им любимой женщине, и при этом не только не вызвать подозрений, но и постараться принести наименьший ущерб их общему делу. Довольно удачно Веселый Дик был привязан отдельно от остальных — его легко можно будет освободить, не вмешивая в это дело остальных пленников. Их с Аделаидой план был скроен на скорую руку и шит белыми нитками.

— Это безумие, — сказал он, когда Аделаида закончила излагать свои идеи.

— Фортуна любит тех, кто рискует! — с вызовом ответила она, и Ришери ничего не оставалось, кроме как рискнуть или признать себя неудачником. Он вздохнул и, посмотрев на свои холеные руки с траурной каймой под ногтями, с тоской оглядел лагерь. В море ему все было понятно. Была постоянная зависимость от капризов ветра и волн, была опасность умереть от жажды или цинги, была ясная цель и настоящий враг. Здесь, на суше, все немедленно теряло четкие очертания, твердь под ногами превращалась в зыбучие пески, и любое неверное слово сулило гибель. Вездесущие иезуиты, далекий Кольбер, несчастная Франция, таинственные сокровища, прекрасная Аделаида, полуголый индеец с письмом от короля, жидовские хитрости господина Абрабанеля и вонючие тупые пираты — все сплеталось в какой-то змеиный клубок, который хотелось, зажмурившись, отбросить от себя пинком ноги, а потом открыть глаза уже на выдраенной до блеска палубе своего корабля, чтобы паруса надувались ветром, на склянках сверкало солнце, а матросы, дружно запевая песню, тянули канаты. Он еще раз вздохнул и уже было нырнул под полог, как вдруг заметил закутанную в плащ фигурку, почти неразличимую в наступившей темноте.

Он галантно придержал кусок ткани, и через секунду довольная Аделаида скользнула внутрь его палатки. Она откинула капюшон и обернулась к нему. При скудном свете походной масляной лампы она была черт знает как хороша. Ее растрепанные волосы черными змеями скользили по плечам, смеющиеся губы обнажали краешки белоснежных зубов, а зеленые глаза-омуты светились торжеством.

— Дьявол меня побери, если эта дурочка не притравит сегодня своего папашу, — воскликнула она и протянула Ришери руки для поцелуя. — Когда луна пойдет на убыль, ты заберешь у Веселого Дика карту — настоящуюкарту, а взамен освободишь его и вернешь ему шпагу, — она кивнула в сторону трофейного клинка, который Ришери, знающий толк в оружии, заботливо обернул куском кожи. — И мы будем в расчете!

Шевалье вздрогнул и выпустил ее руки.

— О чем ты, Аделаида?