Шведский стол

«Ей всегда было наплевать на мое здоровье! – думал Влад. – Впрочем, справедливости ради, нужно сказать, что на свое она тоже особого внимания не обращала. Сколько раз отправлялась на эти дурацкие вечеринки совершенно простуженной!..»

В середине статьи о чеченской нефти он вдруг вспомнил: «А ведь когда она звонила, она сказала, что у нее высокая температура. Скорее всего, соврала. Хотя, кто ее знает…»

Что-то его укололо. Он набрал номер. Ответа не было. Влад посмотрел на часы – стрелки показывали без четверти одиннадцать.

«Как всегда где-нибудь развлекается! В таком месте, где не протолкнуться и страшно накурено. Она всегда так поступает, когда нужно грусть проветрить. А температура – это мелочи!..»

Через час Влад позвонил еще раз. Потом еще. И еще. В два ночи почувствовал, что больше не может сидеть на месте. Начисто позабыв о собственной простуде, сел в машину и поехал к их дому: «Может, там просто телефон сломался?»

Телефон был исправен – Влад убедился в этом, позвонив по мобильному и услышав за дверью раздражающе заливистую трель.

Утром обзвонил всех ее подруг, но ничего не выяснил. Нервничал, строил страшные предположения, «выздоровел», отменил московскую командировку, работать не мог – просто сидел у себя в кабинете и через каждые десять минут звонил Карине.

* * *

Карина спала в самолете Москва – Петербург, положив голову на крепкое плечо Дениса. Теперь она тоже чем-то неуловимым походила на васнецовскую Аленушку. Впрочем, сон ей снился яркий и мажорный – по нервному канату, протянутому на высоте обморока, она ловко ехала на старинном велосипеде. Оркестр весело, но слегка вразнобой играл мелодию из какого-то старого советского фильма, а публика ей восторженно рукоплескала…

Вишневая косточка

Маме

Во дворе моего украинского детства росла цыганистого вида дикарка-вишня. Ягоды у нее были маленькие, кривобокие и кислые, их даже воробьи не клевали. Зато цвела она роскошно – живыми розовыми бабочками с черными усиками, припудренными на концах крупнозернистой желтой пыльцой. Когда дул легкий ветер, «бабочки» шевелили крыльями и взволнованно дышали. Дыхание их пахло сказкой и казалось, что сейчас вся эта кружевная стая вспорхнет и умчится в какие-нибудь далекие неведомые края, куда, шелестя страницами, имеют обыкновение летать все эти невзаправдашние гуси-лебеди.

Распускалась вишня исправно к первомаю. С утра принаряженные соседи отправлялись на демонстрацию, к обеду из распахнутых окон проливалось могучее, как река Днепр, пение. Репертуар всегда открывался размашистой песней, в которой хор – не обращая никакого внимания на сезонное несоответствие – умолял «мороз не морозить».

Дома у меня про мороз не пели – дома у меня на диване лежала мама и читала толстый журнал. Какие-то сложные обстоятельства обязывали ее прочитать его к завтрашнему утру. Мне почему-то очень не нравилось, что журнал называется «толстым» – звучало некрасиво, да и вообще что-то было не так… Уж лучше бы она со всеми про мороз пела! Но, устав от чтения, мама заводила свою музыку и не пела, а слушала – жуткого какого-то дядьку, который кричал хриплым голосом. В чужих окнах плавно и мелодично качались тонкие рябины, мне тоже хотелось праздника, и я с большим чувством начинала подпевать дядьке: «Это снова, это снова два билета, два билета…» А все почему-то смеялись и говорили, что правильно «бабье лето». Странно, конечно, как это лето – бабье? Лето еще ладно, раз у других мороз, то у нас, судя по всему, должно быть жарко. Но почему оно бабье?..

Зато однажды я услышала, что «глаза напротив» могут быть «чайного цвета» – и долго повторяла про себя эту фразу, впервые осознавая страшную силу поэзии. Вот только фамилия у певца была отвратительная – Ободзинский. Собачья какая-то. Очень хотелось как-нибудь его переименовать. Но как это сделать на практике, я так и не придумала – поэтому просто, густо-густо исчеркав пластинку, вымарала фамилию черным шариком. За что, помнится, была сурово наказана.

С самого раннего детства я считалась способной – главным образом потому, что быстро запоминала стихотворения. Класса до шестого я этим тихо наслаждалась. Потом вдруг остро захотелось доказать всем, что на самом деле я еще способнее, чем они думали. И услышав, к примеру, как мама, обсуждая с подругой роман из очередного толстого журнала, говорит: «Содержание – чепуха, но написано прекрасно», я приходила в школу и на уроке литературы бодренько так заявляла: «Содержание – чепуха, но написано прекрасно.» Про роман Александра Фадеева «Молодая гвардия».

Все часы в нашем доме почему-то всегда показывали разное время. «Главное, – говорила мама, – уметь организовать ближайшие минуты. Если это удается, то часы потом складываются сами собой…»