Швейцар

— Дело в том, — прервала дискуссию Клеопатра, — что в данный момент каждый из нас знает, чего он больше всего не хочет. Хотя впоследствии мы разойдемся в наших идеях и вкусах, сейчас мы желаем отправиться в путь, поскольку ничего не достигнем, оставаясь рядом с человеком, который мало того что нами пользуется, сам не знает, что ему хочется, или хочет того, чего сам не знает. В этом и состоит главное различие между ним и нами. У них, к примеру, есть Бах, но им, видите ли, охота слушать что-то другое, и они проводят жизнь, не внимая музыке, а перескакивая с одного шума на другой. Возможно, вы не поклонник Баха, но я уверена, что у вас есть свои пристрастия, которые то и дело не меняются, как у них. И все же, кто из самых умных людей точно знает, что он хочет или успокаивается, как только его желание исполняется? Единственное, что дали нам понять так называемые пророки или философы (ведь даже в этом доме кое у кого наберется целый склад их произведений), — так только то, что ничего не знают и окончательно завязли в достойных сожаления противоречиях. Одни из них дошли до такого отчаяния, что превратили отчаяние в философию; другие претендуют на то, чтобы найти удовлетворение в воздержании, радость — в печали; не будем говорить о тех, поскольку нет ничего скучнее, кто во имя мира, беспрестанно уничтожает друг друга или тех, кто во имя свободы только и делает, что бросает в тюрьмы всех встречных и поперечных. Самое грустное, что мир до отказа забит плодами их трудов, слезливыми и претенциозными творениями, перегруженными словесной заумью, которые представляют собой всего-навсего благоглупости истеричных эксгибиционистов, вознамерившихся доказать свою гениальность, — тут Клеопатра посмотрела на швейцара, который сразу же припомнил инцидент с книгой, разодранной зубами собаки, и с воодушевлением продолжала. — Однако, как кто-то может стать мудрым, если даже мало-мальски не чувствует себя счастливым? Как может называть себя высшим существом тот, кто даже толком не знает, что он такое и что он хочет, хотя всем прочим созданиям это известно? Итак, раз нам известно, чего именно мы хотим, нам осталось только попытаться достигнуть желаемого. Каждый из вас, помимо того, что вы хотите сбежать, стремится к чему-то своему, особенному, или по крайней мере не совсем к тому, что хочет другой. Значит ли это, что невозможно найти такое место, где можно жить в относительной гармонии? Не думаю. Если мы отправимся в направлении запада, то выйдем к морю, а, двигаясь в сторону юга, рано или поздно натолкнемся на огромную гору. У ее основания в морской глубине поселятся рыбы; среди деревьев будет уютно вяхирю и остальным птицам; наверняка там найдется какое-нибудь озеро, ручей или лагуна для черепахи, горячие камни для дома змеи, земля для тех, кто желает ее рыть, леса для тех, кто желает мяукать или прыгать сколько влезет, а на вершине найдется снег, и медведь сможет устроить свою резиденцию.

— Не желаю я никакой резиденции, — возразил медведь, — я говорил о норе, правда, большой.

— А я тоже хочу нору, но маленькую, — дрожа, добавил кролик.

— Не будем сейчас грызться по поводу размеров норы, — уточнила крыса, видя, что уже почти рассвело. — Как только доберемся до горы, понаделаем таких нор, каких только душе будет угодно

— А где находится эта гора? — спросила муха из чистого любопытства, поскольку прекрасно знала, что ей не хватит жизни, чтобы туда добраться.

— Не знаю, — услышала она ответ Клеопатры.

— Тогда мы должны это выяснить прямо сейчас, — сказала обезьяна.

И в то же мгновение все двинулись в путь.

40

После двух ночей пути беглецы остановились в окрестностях Балтимора. Там вяхирь попросил Клеопатру завернуть в Вашингтон, округ Колумбия, где у него несколько сестер томились в плену в резиденции сеньора Хосе Гомеса Сикре. Но Клеопатра ответила, что чутье подсказывает ей воздержаться от посещения этого города.

— К тому же, — успокоила Клеопатра вяхиря, — о нашем побеге скоро станет известно повсюду, и все поспешат его повторить.