Швейцер

Разговор за столом течет теперь вольно, перескакивая с предмета на предмет. Доктор погружен в себя – у него переход этот бывает мгновенным. Он барабанит пальцами по скатерти, может быть, проигрывает что-то. Вдруг обрывок разговора долетает до него, и он вставляет деталь, свидетельствующую о его большой компетентности во многих вопросах – в медицине, политике, фармакологии, музыке, металлургии, теологии, архитектуре. Если спросят о кофе, он переспросит, о какой именно разновидности вы спрашивали, назовет вам минимум три ботанические разновидности, сообщит об их происхождении и точных границах их распространения на земле. Фр. Фрэнк пишет, что «память его является усовершенствованной электронносчетной машиной». Он не только помнит дословно лекцию своих студенческих лет, бесчисленные факты из разных областей или исторические анекдоты, он помнит в свои восемьдесят четыре года мелкую подробность, о которой кто-то случайно упомянул в разговоре три недели или двадцать лет тому назад. Фр. Фрэнк рассказывает, как однажды, вскоре после своего приезда в Ламбарене, он сказал доктору Швейцеру, что был одним из его слушателей в Эдинбурге в 1936 году. «Это, кажется, было ему приятно, – пишет Фрэнк, – через три недели он как-то сослался на то, что он говорил в этой лекции.

– Вы помните? – сказал он. – Вы должны помнить, ведь вы были там...

Конечно, я очень смутно помнил все, что он говорил в Эдинбурге, и признался ему в этом.

– По совести, – сказал я, – помню только, что усы у вас тогда были еще очень черные и что на вас был сюртук в стиле а-ля принц Альберт.

– Конечно, – сказал Швейцер, – я всегда надеваю его в торжественных случаях. Это самая практичная одежда на свете. Насколько я знаю, – добавил он педантично, – во Франции его носят незастегнутым, но в Германии не застегиваться – признак дурного тона.

– Сюртуки в стиле принца Альберта больше не носят, – обронил я.

– А жаль, – подхватил Швейцер, – такая практичная одежда. Я заказал свой, когда должен был играть в Барселоне для короля Испании на органе.

– Когда же это было? – спросил я.

Он задумался на мгновение.

– В 1905-м, да, в 1905-м. Или в 1906-м? Очень хорошо помню, как я сказал своему другу, портному из Гюнсбаха: «Ты должен сшить мне сюртук, потому что мне придется играть перед королем Испании». Он был очень озадачен: «Ты что хочешь сказать, Альберт, что я должен сшить тот самый сюртук, в котором ты будешь играть перед испанским королем? – Но потом добавил с серьезностью: – Хорошо, я постараюсь». И получился действительно замечательный сюртук, очень прочный сюртук. Я всегда надевал его по торжественным дням. Конечно, с собой у меня его нет, так что я вам не смогу его показать, в Африке ведь он ни к чему. Я его держу в Гюнсбахе. Конечно же, я надевал его, когда читал лекции в Эдинбурге, когда получал премию Гёте, когда получал Нобелевскую премию, когда английская королева вручала мне орден.

Тут уж я не выдержал:

– Вы что хотите сказать, что вы все еще носите тот самый сюртук?

– Ну конечно. – Он возмущенно посмотрел на меня. – Да он еще двести лет может носиться».

Впрочем, разговор о сюртуке состоялся в другой раз, за обедом, а во время того ужина, который мы взялись описать, за столом присутствовал гость, молодой эфиопский дипломат, и за десертом Швейцер вежливо спросил у гостя, есть ли у них в Эфиопии какие-либо полезные ископаемые. Дальше излагаем по книге Ф. Фрэнка:

«– Немного, – ответил темнокожий юноша, и я перевел его на немецкий.

– Может, есть золото? – упорствовал Швейцер.

– Нет, сэр, золота нет, – ответил юноша.

– Вам повезло, – сказал Швейцер. – Но, может быть, все-таки есть нефть?

– Насколько я знаю, нет.

– Прекрасно. Поздравляю вас, – сказал Швейцер. – Вас оставят в покое на некоторое время.

В тот же вечер молодой человек пришел попрощаться с шефом, который медленно писал что-то при свете керосиновой лампы. Мне снова пришлось переводить им. Сначала Швейцер с серьезностью надписал фотографию, которую от него неукоснительно требуют. Потом он решил записать для себя имя и фамилию посетителя. Эфиоп протянул ему визитную карточку.

– Простите, – сказал старший из собеседников. – У меня таких нет. Я убедился, что могу без них обходиться.

Он стал искать свою адресную книгу. Как и все его блокноты, она самодельная, из каких-то листочков, сшитых веревочкой. Он листал ее, бормоча: «Алжир, Чили, Германия», – но Эфиопии найти не мог. Он нахмурился и начал все сначала, пока не отыскал место, где были записаны его эфиопские друзья – в разделе «Абиссиния». Он медленно переписал туда адрес.

– Лучше, чтобы все было правильно, – сказал он, глянув поверх очков. – Никогда не знаешь, где тебе это вдруг однажды понадобится. Например, когда станешь беженцем.

– Из чего вы заключили, что вы можете стать беженцем, герр Швейцер? – спросил я, улыбаясь.

Он взглянул на меня с полной серьезностью, но огонек все же промелькнул в его глазах:

– Кто может знать в наш век, откуда ты будешь бежать и куда?»