Швейцер

Среди учителей юности Швейцера, которые зажгли его пламя и к которым он испытывал особую благодарность, был, конечно, и органист церкви св. Стефана, учитель музыки Эуген Мюнх. Надо сказать, что поначалу, несмотря на ранние музыкальные успехи, гимназист Швейцер был довольно трудным учеником для Мюнха. Молодой органист и учитель, сам только что вернувшийся из Берлинской высшей музыкальной школы, очень эмоционально высказывался о своем ученике: «Этот Альберт Швейцер, он у меня вот где сидит!» Беда Альберта была в том, что он любил импровизировать. И в те часы, когда тетя Софи затаскивала его за пианино, он вместо скучного урока брался за свои импровизации или играл с листа. К тому же он стеснялся играть в присутствии учителя. Он стеснялся выражать в чужом присутствии чувства, его волновавшие, и тут из всех людей скорее всего поняла бы его Адель Швейцер, урожденная Шиллингер. Как выражалась некогда его крестная, руки у него в эти минуты становились что деревянные.

И вот однажды, после такого деревянного исполнения моцартовской сонаты, учитель распахнул томик Мендельсона и сказал сердито:

– Вот вам. Вы, конечно, не заслужили такой прекрасной музыки. И вы, конечно, испортите мне эту «Песню без слов», как портите все остальное. Если уж в парне нет истинного чувства, то своего я ему не вложу.

«Ах, так? – подумал Альберт. – Я вам еще покажу, есть у меня чувство или нет!»

Всю неделю он упорно работал над произведением, которое столько раз исполнял раньше для себя. Он сделал то, чего раньше никто, даже тетя Софи, не мог заставить его сделать: он нашел наилучшее расположение пальцев и записал над нотами. А когда подошел урок, он сыграл учителю «Песню без слов» так, как он чувствовал ее.

Эуген Мюнх выслушал молча. Потом так же молча взял его за плечо железными пальцами пианиста и поставил рядом со стулом. А сам сел за рояль и сыграл ученику еще одну божественно прекрасную «Песню без слов». Потом он дал ему сонату Бетховена, а через несколько уроков счел его достойным войти в святилище Баха. Вскоре после открытия Баха произошло и второе великое событие: учитель сказал Альберту, что после конфирмации ему будет позволено учиться играть на органе.

Орган, как мы уже рассказывали, был наследственной страстью Швейцеров и Шиллингеров. Альберт уже в девять лет заменял папашу Ильтиса в Гюнсбахе во время богослужения. Но Швейцеры плохо знали Баха. И кроме того, орган гюнсбахской церкви не мог сравниться с великолепным валькеровским органом церкви св. Стефана – органом с тремя клавиатурами, с шестьюдесятью двумя клавишами. Альберту предстояло теперь учиться под руководством замечательного органиста, и он счел это огромной удачей, настоящим подарком судьбы.

Альберт Швейцер всю жизнь вспоминал потом простой каменный трехэтажный дом возле церкви св. Стефана, где на втором этаже жил Эуген Мюнх, его незабвенный учитель. Учитель прожил недолго. Он умер, когда Альберт учился в университете. В этот год и вышла первая из многочисленных книг Швейцера – маленькая книжонка, посвященная Эугену Мюнху. Швейцер отдал высокую дань учителю и позднее, написав в своей баховской монографии:

«Некоторые фразы сошли с кончика моего пера уже готовыми, и я понял, что я только повторяю слова и образы, которыми мой первый учитель-органист обращал мой разум к баховской музыке...»

Одним из самых сильных музыкальных впечатлений гимназических лет был концерт Мари Жозефа Эрба, на который повели двенадцатилетнего Альберта дядя и тетя. Впоследствии в статье, написанной для сборника «Великие французские музыканты», Швейцер очень живо описал этот концерт:

«Меня поразило, что вокруг было так много людей в вечерних костюмах, и я подумал о том, как выгляжу я сам в своем воскресном костюмчике, из которого давно вырос. Женщины грызли конфеты. Шум в зале вдруг стих. На сцену вышел человек, который показался мне очень высоким, и зал встретил его аплодисментами.

Это был месье Эрб, который, с блеском закончив ученье, только недавно вернулся из Парижа. Он сел за рояль и, пока не воцарилась тишина, играл вступление, после чего с воодушевлением приступил к первому номеру. Тут я понял, что значит виртуоз. Я был просто в изумлении, глядя, как летают над клавишами его руки. И все наизусть, без запинок и ошибок! Я просто оторопел, слыша эту игру. Напрягши все свое знание фортепьяно, я пытался представить себе, как рождается весь этот каскад арпеджио и эти вспышки метеоритов, выливающиеся в такую ясную мелодию, как достигает он этих пианиссимо, не теряя ни единой ноты...

Передо мной вдруг открылись возможности фортепьяно. Домой я брел как во сне.

Назавтра я отрабатывал свои гаммы и упражнения для пальцев и бился над этюдами Черни с неслыханным пылом, даже когда этюды эти пестрели диезами и двойными диезами, которые я так ненавидел раньше.

Впоследствии я слышал самых прославленных пианистов-виртуозов. Но ни один из них не привел меня в такой восторг и не дал столько вдохновения, как Эрб, когда я... был еще маленьким школьником».