Швейцер

Строго говоря, и здесь Швейцер не особенно оригинален: и до него находились авторы, которые критиковали окружавшее их варварство не менее беспощадно. Своеобразие Швейцера как буржуазного моралиста в другом – в единстве слова и дела. История этики знает немало кричащих несоответствий между проповедью и поведением. Шопенгауэр, призывавший к аскетизму, сам был заурядным бонвиванам. Ницше, бредивший «сверхчеловеком», явно страдал комплексом неполноценности. У Швейцера требования к миру и к самому себе полностью совпадают. Раньше, чем идея «благоговения перед жизнью» вылилась в литературные формы, она воплотилась в поступке. И нам близки и практический склад его ума, и его увлеченность деятельностью. «Спокойная совесть – изобретение дьявола», – любил повторять Швейцер, и с ним нельзя не согласиться в том смысле, что человек никогда не должен удовлетворяться достигнутым.

Критиковать слабые стороны мировоззрения Швейцера не составляет труда. Мы имеем в виду не только его религиозно-мистические искания. Марксист вправе бросить ему справедливый упрек в непонимании классовой структуры современных социальных, в том числе и нравственных, отношений. Призыв Швейцера оберегать любую форму жизни слишком абстрактен. Когда речь заходит о жизни смертоносных бактерий, то он вообще становится абсурдным. К счастью, у доктора из Ламбарене хватило здравого смысла быть непоследовательным и решительно уничтожать все то, что угрожало здоровью его пациентов. В литературном наследии Швейцера можно обнаружить и другие уязвимые места.

Однако гораздо важнее другое – увидеть, понять и использовать все ценное, что есть в опыте этого человека, указавшего, что и сегодня возможности буржуазного гуманизма еще не исчерпаны до конца. Показательным в этом отношении является письмо Вальтера Ульбрихта Швейцеру, в котором говорится: «В нашем социалистическом государстве, в Германской Демократической Республике, мы стараемся благоговение перед жизнью воплотить со всеми его общественными последствиями... Я думаю, мы действуем в одном направлении с Вашими устремлениями, а именно – сохранения и защиты жизни...» В том же письме Вальтер Ульбрихт отмечает главную черту Швейцера-ученого и Швейцера-человека – цельность его натуры. «В течение десятилетий беззаветной деятельности, – пишет Ульбрихт, – Вы не только призывали к осуществлению провозглашенной Вами этики благоговения перед жизнью, но и ежедневно сами претворяли ее в действительность».

Любимым изречением Швейцера было гётевское: «Вначале было Дело». К этому он прибавил свое: «Этика начинается там, где кончаются разговоры». Любопытно проследить, как неумолимая логика этой деятельной этики повлияла на некоторые из его, довольно устойчивых поначалу, воззрений. Наиболее ярким примером является эволюция отношения ламбаренского философа к политическим судьбам мира.