Сядьте на пол

Зато они с удовольствием затаскивают в свой идеальный конский мир детей, придумывая очень рациональные объяснения. Например, они говорят, что карманные деньги «приучают детей к бережливости».

«Когда Кит получил свои первые карманные деньги, я заметил, что он не торопится тратить свою заначку в магазине. И спросил его, не копит ли он на что-нибудь. Он сказал, что нет. Cобирался копить, но ему уже купили то, что хотелось. Поэтому деньги он просто экономит, на всякий случай. Тогда я поступил непедагогично. Я сказал ему - слушай, не парься, трать их. Если я увижу, что ты тратишь разумно, я тебе ещё дам.

Повод для злорадства появился довольно скоро. Мы в очередной раз пошли в магазин, и Кит разом потратил все свои карманные, накупив целый пакет печенья, жвачки и шоколадок. "Ты не лопнешь?", спросил я. А он вполне разумно объяснил, что не собирается есть всё сразу. Просто дома должен быть запас ништяков. И действительно, даже спустя две недели у него в шкафу ещё остаются сладости, которые он понемногу расходует». (февраль 2012)

Это бережливость? Конечно. Нужно ли было вместо печенья беречь деньги? А вот это непростой вопрос. Даже финансовые эксперты вроде Бернара Лиетара, участвовавшего в разработке единой европейской валюты евро, много лет говорят, что на самом деле этот проект только увеличил шансы большого кризиса денежной системы. И поэтому надо срочно привязать деньги обратно к реальности, чтобы они снова стали средством обмена, а не накопления. Сделать это можно разными способами - например, вводя деньги «с отрицательным интересом», которые бы со временем теряли ценность и не залёживались. А ещё надо развивать локальные валюты, которые обеспечены реальными ценностями. И наконец, развивать новые формы безденежных отношений [82].

Выходит, хранить в шкафу печенье вместо купюр - не такая уж глупость! И локальные валюты, и безденежные отношения дети понимают без особых проблем. Потому что именно детство - это мир самых разнообразных сокровищ, которые ещё не сведены к одномерной шкале оценок.

«В Питере гуляли по барахолке на Удельной и учились торговаться. Это ведь большой культурный пробел у нас, диких белых людей. В Египте я видел пацанов лет по семь, которые очень бойко и умело торгуются. А у нас даже взрослые не умеют, и вынуждены переплачивать постоянно. Я и сам на этом рынке, когда пришёл первый раз, купил мельхиоровые ложки не торгуясь, как советский человек - а потом в глубине рынка встретил такие же, но на 200 рублей дешевле.

Ну и решил своего отпрыска просветить. Объяснил, что продавец старается подороже продать, а покупатель - подешевле купить. Так и возникает договорная цена. Кит тут же решил пробовать. Подошел к очередному развалу.

- А это сколько стоит?

- Пятьдесят рублей.

- Хорошо… тогда давайте за копейку!

Неплохо для первого раза. Я бы даже сказал, логично: если уж понижать, то до самого плинтуса». (октябрь 2008)

Да, в советской культуре умение торговаться ассоциировалось с жуликоватостью. Но разве тот, кто написал фиксированную цену на ценнике - представитель самой честной системы? Нет, конечно. Когда вы торгуетесь, вы заявляете миру, что не принимаете ту условную ценность, которую вам навязывают как абсолютную. Вы сами устанавливаете цену - а не Госплан, не Центробанк и не те жулики с валютной биржи, из-за которых рубль упал.

И главное, мы знали об этом ещё в детстве... до появления у нас денег! Я прекрасно помню этот многомерный безденежный мир своих семи лет, когда две пробки меняются на пять фантиков, а три солдатские пуговицы отдаются за "покататься на твоем велике" - но пуговицы при этом конечно жестяные, а не литые, потому что литые гораздо ценней, за три литых можно выменять даже значок с винтом. Если сговориться, конечно.

Иногда в эти мультивалютные торги играли и взрослые. Один знакомый моих родителей, серьезный военный дядька, коллекционировал только копейки разных лет; а у меня как раз была редкая копеечка 1928 года, которую он долго искал. Пришлось ему отвались за неё серебряный полтинник. Вы только подумайте, полтинник за медную копейку! Полный взлом линейной финансовой математики!

Зато сразу вспоминается рынок, где каждый сам устанавливает цену. Этот принцип еще тогда, в детстве, продемонстрировал мне на практике младший брат Антон, который стащил из моей коллекции самую старую монету, петровскую полушку, и обменял её на пару пластмассовых индейцев. Ох и ругал я тогда братца! - потому что полушка ушла безвозвратно.

Спустя тридцать лет, когда мы с братом гуляли по рынку на Удельной, я увидел точно такую полушку - и для смеха купил её, не торгуясь. И на этот раз братец, взрослый уже бизнесмен, поругал меня: дескать, зачем так сразу купил, сохран у монетки не очень, по каталогу она явно дешевле...