Сядьте на пол

В детстве все мы немного туреттики: повторение новых слов и жестов двухлетним ребёнком — основа самообучения. А контролировать приступы гнева даже в шесть лет немногие умеют — так что и предметами кидаются, и укусить могут. Однако при нормальном развитии дети постепенно обучаются сдерживать свой «древний» мозг.

А у людей с синдромом Туретта этот контроль почему-то сбивается. Но самое интересное, что “несдержанность” их моторных и вокальных тиков не является постоянной. Среди них есть музыканты, актеры, инженеры, хирурги и даже пилоты самолетов. Оказывается, во время профессиональной деятельности — будь то исполнение концерта или хирургическая операция — все тики исчезают, уступая место совершенно другим качествам туреттиков. Они отличаются хорошей памятью и аккуратностью в работе, а также обладают феноменальной реакцией: скорость их движений в несколько раз выше, чем у обычных людей, при сохранении такой же точности. [46]

Но раз их поведение похоже на детское, то можно предположить, что схожими будут и успешные методы сдерживания неконтролируемых движений или брани. Что же это за методы? В случае синдрома Туретта очень помогает ритмичная, алгоритмизированная деятельность: спорт, пение, игра на музыкальных инструментах. Ну, работу хирурга вспыльчивым детям не посоветуешь — однако её могут заменить алгоритмические игры с запланированной последовательностью действий.

«Ева во Дворце Пионеров снова залипла у двери авиамоделирования. Это явно не тот кружок, который я бы выбрал для неё сам. А как я их выбираю, кстати? По прошлым наблюдениям да сомнительным обобщениями. Вроде нравятся животные — биология. Вроде надо двигаться — танцы.

Вспомнилось, что с Китом мы практиковали эмпирический подход, посещая презентации кружков на День открытых дверей. Надо и тут устроить то же самое, подумал я. И стал водить Еву по Дворцу, заглядывая в двери всех кружков.

В некоторых она дальше двери не шла. А в других смело заходила внутрь и начинала всё разглядывать с интересом. Так что и без слов было понятно, что больше увлекает. Рисование, лепка — не очень. Робототехника, ракеты — нет. А вот модели железных дорог — да. Хорошо, смотрим другой этаж. Кулинария — нет. Вязание и вышивка — вроде интересно, но не очень. Швейные машинки? Да, вот это круто! И танцы тоже, надолго зависает в дверях". (январь 2016)

Конечно, для таких наблюдений необязательно ходить во Дворец Пионеров. Можно и дома заметить, как выходной оказывается очень спокойным благодаря набору для вышивания или гончарному кругу. Как чистка зубов превращается в песню. Как на смену спонтанному бросанию предметов приходит сосредоточенное жонглирование. Как скандал моментально сменяется деловым планированием после предложения самостоятельно сходить в магазин за фруктами ("Я возьму самокат и повешу пакет на руль, чтобы было быстрее").

Но честно говоря, срабатывание этого метода каждый раз кажется мне сюрпризом. Особенно когда занятием, которое увлекает ребёнка, оказываются скучные школьные прописи или тот самый конструктор «Лего», который я ругал за тупое повторение однообразных движений. Почему меня это удивляет? Может быть, я слишком навязываю детям поисковые игры вместо других, более планомерных? Слишком активно играю за племя охотников — против племени фермеров?

Да и не я один. Вокруг процветают глобальные культы поискового поведения: охоться за самой низкой ценой, ищи самые последние модели, постоянно обновляйся. И такие культы растут не на пустом месте. Согласно исследованию McKinsey, в США лишь 30 % новых рабочих мест связаны с алгоритмической работой, а остальные 70 % новых сотрудников востребованы в сфере эвристической, творческой деятельности, которую нельзя автоматизировать [47]. Эти данные вполне объясняют моду на различные «теории креативности» — вроде той, которой прославился Кен Робинсон из прошлой главы.