Сибирь

В его несчастном положении это были счастливые часы! Лихачев забывал о ноющей боли под лопаткой, мысленно переносился в те далекие годы, полные движения, движения и движения, прикидывал в уме что-то важное о своем деле, сопоставлял факты и оценки тех дней с обширными познаниями, сложившимися за десятилетия.

Осиповский не оставил ученого без внимания. Он посещал квартиру Лихачева ежедневно. Врача долго не допускали его к больному, и он не настаивал, прося лишь об одном: непременно передать Венедикту Петровичу его привет и пожелание быстрейшего выздоровления.

А через месяц Осиповский перешагнул наконец и порог кабинета ученого, превратившегося одно время в больничную палату.

— Ах, достопочтенный Венедикт Петрович! Чувство вины и теперь еще жжет мне щеки. Как-никак, а произошло это после злополучной встречи с моими друзьями, — застрочил Осиповский. — Как я страдал! И надо же было случиться этому именно в тот вечер!

— Ну что вы, Казимир Эмильевич! При чем вы тут!

Виновник — мое изношенное сердце, — утешал его Лихачев.

Однажды Осиповский явился к Лихачеву не один.

В прихожей ждал позволения войти Гюстав Мопассан.

Лихачев, конечно, разрешил.

Француз изысканно поклонился, но к постели подойти не рискнул. Лихачев сам протянул руку, приветствуя его.

Он пригласил гостей присесть.

— Ну, расскажите, господа, что там, на белом свете, делается? — не скрывая радости от общения с людьми, спросил Лихачев.

Осиповский взглянул с озорством в глазах на француза.

— Может быть, Гюстав, расскажете профессору новый анекдот о кайзере Вильгельме? — сказал по-французски Осиповский.

Гюстав сморщился:

— Простите, я мог бы, но не знаю, как отнесется профессор к непристойностям, без которых анекдот утрачивает соль.

— Валяйте, — выразительно моргнул Лихачев.

И Гюстав выдал свеженький парижский анекдотец о Вильгельме и русской царице-немке.

Тело Лихачева заколыхалось, кровать заскрипела, он уткнулся в махровое полотенце, сдерживая смех.

Вероятно, смех этот был очень целительным. Почувствовал Лихачев с этого дня заметное облегчение. Поворачивался в постели, легко крутил головой, чуть даже приподнимался, опираясь локтем на подушку.

Осиповский и Гюстав посещали Лихачева через два дня на третий. Он ждал их с нетерпением. Они приносили свежие новости, анекдоты, шутки.

Уходя от Лихачева, они оставляли его хотя и несколько утомленным, но, несомненно, поздоровевшим.

Как-то в одно из своих посещений Осиповский и Гюстав после анекдотов и шуток попросили Лихачева рассказать о будущей книге, ради которой он привез с собой все эти тюки с дневниками и картами. Лихачев не любил раньше времени посвящать посторонних в свои научные размышления, но ему очень хотелось, чтобы гости не оставляли его одного, и на этот раз, отступив от правил, он заговорил о своих изысканиях.

Осиповский слушал не слишком внимательно, разочка два даже зевнул в ладонь, зато Гюстав не спускал с профессора округлившихся глаз. То ли его в самом деле занимала вся эта довольно скучная материя, то ли он артистически разыгрывал особый интерес к рассказу профессора.

Осиповский и Гюстав ушли позднее обычного, поблагодарив Лихачева за столь содержательную беседу.

А Лихачев, оставшись один, вздохнул: "Ванька! Вот с кем сейчас мне бы поговорить".

8

Ванька же опять молчал. За все время жизни в Стокгольме Лихачев получил от Акимова одно-разъединое письмо, пересланное через Ксенофонтова.

Письмо двигалось на волах. Три месяца находилось оно в пути. Посланное, вероятно, из Нарыма с оказией, оно только из Петрограда до Стокгольма передвигалось средствами почты.

Но вести от Акимова уже приближались к Лихачеву.

Они поступили к нему до необычности странно.

Однажды утром служанка сообщила Лихачеву, что к нему пожаловал врач. Лихачев удивился. На этот день никаких посещений врача не намечалось.

— Ну что же, пусть проходит господин Яринг. Приглашайте, — сказал Лихачев, полагая, что к нему явился врач, лечащий его постоянно.

— Приехал другой врач. Незнакомый, — пояснила служанка.

— Все равно приглашайте, — распорядился Лихачев, С любопытством поглядывая на дверь.

Вошел высокий мужчина с окладистой русой бородкой, синеглазый, в белом халате. Поглядывая сквозь стекла очков на Лихачева, поздоровался на ломаном шведском языке. Когда служанка вышла из комнаты, врач присел возле кровати на стул.

— Будем знакомы, Венедикт Петрович, — заговорил он по-русски. Прохоров Сергей Егорыч. Товарищ по работе Акимова.

Они обменялись рукопожатием.

— Где он запропастился, негодный? За все время получил о г него одно письмо, и то из десяти фраз, — просияв, заговорил Лихачев.

— Прежде всего позвольте представиться до конца, — останавливая нетерпение Лихачева, сказал Прохоров. — Послан к вам группой эсдеков-большевиков, проживающих в Стокгольме в эмиграции. Мы давно знаем о вашем пребывании здесь, но старались не вступать с вами в связь, опасаясь каким-нибудь образом навлечь на вас излишние подозрения.

— Ну-ну, — изумился Лихачев, никак уж не предполагавший встретить и тут, на чужбипе, сподвижников Ивана.