Сибирь научит. Как финский журналист прожил со своей семьей год в Якутии

Если взглянуть чуть глубже, чем наше представление о бриллиантах, в добыче алмазов сложно найти хоть толику здравого смысла. Ради одного крошечного камушка среди пустынной местности роют огромные кратеры. Поднимают 5000 тонн земли, содержащей всего лишь 0,2 грамма алмазов. При том, чтобы отличить настоящий алмаз от искусственного или того же циркония, даже специалисту нужен микроскоп.

Возможно, якутские алмазы и не являются «кровавыми», но северную природу они все же убивают. Если клиенты вдруг решат, что им вполне подходят синтетические алмазы, циркон или даже стекло, рыть землю тут же прекратят. И тайгу оставят в покое.

Дети

Малыши научились игре на хомусе и русскому мату.

Тёхтюр, Покровск, Якутск, Октемцы

Жизнь наших детей в деревне, несмотря на ее незатейливость и наши страхи перед путешествием, была легкой. Они научились сами куда-то ходить и сами все покупать в магазине. Если бы они потерялись, какой-нибудь взрослый обязательно проводил бы их до дома. Атмосфера в Тёхтюре отличалась от их родного Хельсинки: на сельской дороге чаще встречались коровы и лошади, чем машины. Единственную опасность представляли свободно разгуливающие собаки. В Якутии даже были случаи, что от их укусов умирали дети. К счастью, наши дети научились обороняться от собак палкой.

В Тёхтюре не так много мест, где дети могли бы проводить свободное время: видавшая лучшие времена детская площадка состояла из ледяной песочницы, скамейки, потерявшей сиденье, и горки, отрывавшейся от лестницы. По горке можно было спускаться, только если кто-то крепко ее держал. Дети больше любили играть в старых пожарных машинах, стоявших перед гаражом администрации, а еще на заброшенной пилораме посреди лугов, в полукилометре от нас, это было их любимое место. Когда снег покрыл землю, они любили ходить на лыжах в уютный ельник среди лугов, где стояли резные столбы сэргэ для привязывания коней.

Бывало, женщины в голос оплакивали трудную судьбу наших детей и осуждали нас за то, что мы притащили их с собой в Сибирь. Мою жену некоторые односельчане прозвали «женой декабриста», вспоминая восстание русских интеллектуалов начала XIX века. Царь сослал их в Сибирь пожизненно, и жены добровольно последовали за ними. Хотя моя жена и согласилась отбыть со мной срок в Сибири, она была не в особом восторге от нашего «отпуска». Ей выпало обеспечивать наш быт и работать домашней учительницей для нашего старшего, который помимо программы в русской школе должен был делать все задания по программе второго класса финской школы.

Жена ныла, что в Якутии у всех есть мнение по поводу воспитания детей, того, как себя вести, и даже по поводу внешнего вида. Нам говорили, что у наших мальчиков слишком длинные и непричесанные волосы, что им нельзя играть в лужах и кататься на перилах. Многие считали, что наши дети не умели вести себя тихо, ждать, стоять в очереди – что правда.

Самое частое русскоязычное слово ободрения тут – «нельзя».

Двое младших детей пошли в Тёхтюре в садик, но только через месяц после приезда, когда мы предъявили все необходимые медицинские справки. Они ходили в садик только утром, когда жена делала работу для Финляндии. Ничего, что только полдня, по деньгам это небольшие траты – всего 140 рублей в месяц за ребенка. Детский сад «Кэнчээри» («Новое поколение») – отполированный временем деревянный дом, дощатый пол, выкрашенный в поносно-коричневый цвет, был по-домашнему кривым. В детском саду не текла вода из крана, а вместо туалета – отдельная горшковая комната, там на полке аккуратным рядком стояли эмалированные горшки. Для мальчиков дополнительно предоставляли два больших ведра, чтобы писали стоя.

Детям пришлось туго – все вокруг тараторили на двух новых языках, на русском и на якутском. Языковое погружение оказалось не таким простым делом, как я думал. Младшие за короткое время в садике не успевали хорошо выучить ни один из двух местных языков, их словарный запас на русском состоял из отдельных слов типа «машина», «кушать» и «спасибо». И конечно, плохих слов, которым старшие ребята их старательно обучали. Воспитатели и даже другие дети говорили с нашими детьми на русском, а не на родном якутском, хотя наши дети не понимали ни того ни другого. В советское время русский язык был «международным языком общения», и эта установка, похоже, до сих пор в ходу. Дошкольники, деревенские ребята, выросшие в абсолютно якутоязычном окружении, на удивление хорошо говорили на русском. Наверное, это объясняется просмотром телевизора, и еще это язык игр, но родители и воспитатели, конечно, также склоняли их к изучению русского.