Сибирская жуть-3

Когда готовили что-то в кухне, кот укладывался на стол, прямо на тесто, и приходилось его сгонять, и тогда кот перебирался на колени к Кате или к Лене и пел, как подвесной мотор.

В спальне Кати стояла специальная кроватка для Пушка — точно такая же, как у девочки, и Катя перед сном укладывала кота в эту кроватку. Она даже пыталась одно время одевать на кота ночную рубашку, но он так шипел и плевался, что Лена без труда уговорила Катю играть с котом как-то иначе.

Кот упорно не желал спать под одеялом, а на подушку клал не голову, а хвост… но это уже другое дело… Главное, что кроватей в спальне было две, и Катя часто шалила — забиралась в кошачью кровать и как-то раз там на самом деле заснула, а Пушок улегся рядом, нисколечко не возражая.

Так что в доме все-таки жили любящие друг друга и преданные друг другу существа.

А Валентина Николаевна… спала до часу дня, потом орала на прислугу, вяло шаталась по косметическим кабинетам и магазинам, каким-то женским клубам, валялась на диване перед видеокомбайном, часами смотрела телевизор. Лена ни разу не видела, чтобы она села за компьютер, раскрыла бы книгу, пыталась что-то сделать руками. И это было дико Лене, и она не понимала и не очень уважала вторую жену хозяина, старше ее лет на пять, самое большее.

А Валентина Николаевна презирала Лену — не сумевшую крутануться, уловить свой шанс, взять с бою свое, встать над стадом серого быдла, которое само моет посуду и печет тортики. А тут еще это быдло жило весело и с удовольствием, без раздирающего рот зевания посреди дня, без мучений, как убить побольше времени. Орать на Лену и обижать ее Дмитрий Сергеевич запретил, и от этого Валентина Николаевна ненавидела Лену еще больше.

Ну и, конечно же, Катя… Лена прекрасно видела, что Валентина Николаевна люто ненавидит Аурелию, и особенно с того времени, когда сама понесла. Понятна была и причина: наследство. Быть матерью единственного наследника или одного из нескольких — это для нее оказывалось таким важным, что при одном виде Кати с ней делалось нехорошо.

Никак нельзя сказать, что Валентина Николаевна вести себя не умела. Еще как умела! По сравнению с ней как раз Лена казалась наивной простецкой девчонкой, у которой что на уме, то и на лице написано. Но как ни улыбалась Валентина Николаевна масленой улыбкой, как ни прищуривала глаза, ни тянула, сюсюкая, слова:

— Ой! Вот она, и наса детоцка! — а сразу было видно, с каким удовольствием она сомкнула бы на детском горлышке длинные, тонкие пальцы с кроваво-красным лаком на ногтях, а прищур глаз будил в сознании не уютные материнские выражения, а прищур хищника перед броском через заросли, напряженное внимание солдата, поднимающего ствол над бруствером, прищуривающегося туда, где перебегают фигурки в чужих мундирах.

Чувствовала это и Катя, напрягалась, зажималась при виде Валентины Николаевны. А уж когда девочка, шарахаясь от одной, сильно привязывается к другой, как же тут ее не возненавидеть?! Да еще если, выпячивай нижнюю губу, не выпячивай, чувствуешь превосходство этой… к которой мчится ребенок и услуги которой ценит муж.

Особенно же неприятна Лене была одна из подружек Валентины Николаевны, Кира Викторовна, длинная, тощая, с узким личиком, с тонкими изогнутыми губами стервы. Бесцеремонно оглядев Лену, скрылась она в комнате Валентины Николаевны, и оттуда донеслось громкое:

— Ты права, забавная зверушка!

Еще чужероднее, еще страннее Валентины Николаевны для Лены была Кира Викторовна; чувствовалось в Кире Викторовне что-то темное, мрачное, очень далекое от жизнерадостной, здоровой натуры Лены.

Во всяком случае, именно с Кирой Викторовной собиралась ехать в Таиланд Валентина Николаевна, и с ней-то связаны все остальные события. Дмитрий Сергеевич отдохнуть в Таиланде позволил, приставил только двух охранников и денег дал: ведь впереди у Валентины Николаевны были еще пять месяцев беременности, а потом еще кормление… Сплошные ужасы! Что во всем этом ужасного и почему беременную жену надо жалеть, а не поздравлять, Лена так и не поняла; но Дмитрий Сергеевич, как видно, очень даже понимал и входил в положение несчастной, забеременевшей от него в законном браке и теперь ужасно страдавшей.

Неделя, которую Валентина Николаевна с Кирой Викторовной шатались по Таиланду, была чуть ли не самой счастливой в жизни дома: никто не мешал Лене и Кате спокойно жить и радоваться жизни. А потом появилась Валентина Николаевна с кучей подарков: мужу — чучело несуществующего зверя йесина, для украшения кабинета и чтобы пускать пыль в глаза; большущая кукла для Кати; какой-то потрясающий корм для Пушка, какого нигде больше, кроме Таиланда, днем с огнем не сыщешь. И даже для Лены Валентина Николаевна привезла огромную сверкающую кастрюльку — наверное, она так шутила.