Сибирская жуть-7

В-четвертых, причиной верить рассказанному выступает сама метель. И в России, и в Скандинавии, и в Германии… словом, во всей Северной Европе известно, что именно в метельные, вьюжные ночи происходят события странные, имеют место быть встречи, от которых участники встреч, может быть, еще и охотно отказались бы. Подтверждений — весь скандинавский фольклор и половина северного русского! Впрочем, и финский, и эстонский, и фольклор всех северных народов и Азии, и Америки — о том же.

По мнению скандинавов, и Снежная королева (вовсе не придуманная Андерсеном, а тоже взятая из фольклора!), и гигантский белый олень, запряженный в сани, и тролли, и сам Король Севера (существо уж вовсе кошмарное) бродят по земле не в любой из декабрьских или февральских деньков, а в метельные дни, и особенно в метельные безлунные ночи. И в такие же ночи, как думают в Холмогорах и Каргополье, носятся по земле сани, запряженные душами грешников, а в санях мчатся над землей бесы.

Индейцы Северной Америки в такие же метельные сутки опасаются безглазых, выпотрошенных оленей, которые несутся сквозь пургу, а на спинах оленей сидят и управляют ими рыси с горящими красным огнем глазами. Впрочем, в такие же ночи встретиться можно и со скелетами, которые подходят к чумам, в которых есть маленькие дети, и просят их себе, потому что им нечего есть, или выклянчивают кишок живых людей. Выходить из чумов в метель индейцы не рекомендуют. А те, кто очищает чужие ловушки или не дает еды старикам, больным и вдовам с маленькими детьми, рискуют увидеть летящего в буре Маниту со своей свитой — огромными полярными волками. И эти волки разорвут нехорошего человека на части.

В общем, метель — сложное время, сплошная провокация для нечисти — по мнению всех народов, населяющих северное полушарие. И то, что действие разворачивалось в метель, делает его куда более вероятным.

В-пятых, на доверчивый лад настраивает меня сама личность Железного Феликса. То есть всякий вообще большевичок для меня автоматически если и не бес, то уж точно пособник бесов, и ничего с этим не поделаешь. Об этом великолепно написано у Солоухина, к которому и отсылаю читателя []

.

А Феликс… Встречались в польской, в чешской литературе глухие упоминания, что в годы молодые очень интересовался Феликс Эдмундович бабульками, жившими тогда (а очень может статься, и сейчас живущими) в Литве… а говоря конкретнее, бабками-ведуньями из глухих уголков Жемайтии. Об этих бабках шла (и идет) слава как чуть ли не о самых сильных колдуньях всего евразийского материка… Не буду спорить, кто из колдунов кого сильнее и главнее, но, во всяком случае, есть у меня довольно зловещие рассказы тех, кто наблюдал своими глазами, как невинный уж превращался в существо, куда опаснее анаконды и очковой кобры, вместе взятых, а сознание человека входило в волка, и зверь начинал вести себя так, как если бы он обладал волей и умом (а человек в это же время или сидел неподвижно, в полном ступоре, или того лучше — начинал истово нюхать, втягивать в себя воздух, а взгляд у него делался такой, что даже люди неробкого десятка старались очутиться подальше).

Способность человека вселять свою душу (или хотя бы ее часть) в животное — в медведя, волка — может стать основой для множества народных легенд… В том числе и о мальчике-медведе, способном жить в двух мирах одновременно, о чем и писал П. Мериме в своем «Локисе» [].

Вот у этих старушек и пытался учиться рьяный революционер, сподвижник Ленина Феликс Дзержинский. Опять же — всевозможные поиски мистических сущностей были очень в духе большевиков. Мистиками они были не меньшими, чем нацисты, — и Шамбалу искали, и махаришами увлекались… Но все же вот в такой степени заигрывались далеко не все и в ученики деревенским ведуньям все-таки не лезли.

Я, конечно, не знаю, чему научился Феликс Дзержинский у литовских колдуний, но согласитесь — это персонаж, просто в исключительной степени подходящий для того, чтобы именно с его памятником происходили удивительные вещи.

А в заключение я передам рассказ одного шведского ученого. Познакомились мы с ним в Новгороде на одной конференции, а потом активно участвовали в банкете, в ресторане «Детинец». Называть я его не буду… Пусть он будет в том рассказе просто Бьерн. Общались мы с ним на двух языках: шведском и русском, но по-шведски только ругался Бьерн да оба мы кричали «Скооль!», поднимая очередную стопку.

Где-то около полуночи мы с Бьерном вышли во двор новгородского кремля — ресторан «Детинец» находится аккурат в толще крепостных стен, и оказались около монумента тысячелетия Руси. Поставили его в 1862 году, к тысяче лет со дня вокняжения Олега и Игоря в Киеве, объединения Киевской и Новгородской Руси в единое государство. По всему монументу сплошь изображены деятели русской истории, включая литовских князей, великих ученых и сановников Екатерины. Луна то выкатывалась из-за туч, то опять в них ныряла, и все эти фигурки словно бежали куда-то.

— Не боишься? — вдруг спросил меня Бьерн.