Сибирский ковчег Менделеевых

– Полностью разделяю, ваше превосходительство, сказанное вами, но боюсь, что если самовольно введу Закон Божий и призову учащихся исправно посещать храм, то мое начальство сочтет сей поступок за самоуправство. А мне бы не хотелось портить отношения с бароном, пока он остается при своей должности. На мой взгляд, не сочтите за дерзость, инициатива должна быть свыше, а уж я всячески обещаю поддержать ее и исполнить все, что вы изволили изложить.

Рассказов чуть поморщился, выслушав его, и хотел было отойти, чем привел Ивана Павловича в полное замешательство. Менделеев уже раскрыл рот, чтоб попросить прощение за свое высказывание, но вице-губернатор неожиданно передумал и по его лицу скользнула легкая улыбка.

– А ведь ты прав, – покровительственно заметил он, переходя на дружеское ты. – Хитер, сукин сын, за что ценю и уважаю. С вами, поповичами, трудно дело иметь, всегда при случае вывернитесь и ни при чем окажетесь. Насчет барона так скажу: дни его на этом посту сочтены, ждем, когда он вместо училища гимназию откроет, а там видно будет. О том и попечителю вашему известно. Давно просим его о замене барона на кого другого, да только, видать, не знают, кого в наш медвежий край сосватать. Но рано ли, поздно ли, найдут. Только это между нами должно остаться. Понял?

– Как не понять, – подобострастно кивнул Иван Павлович, – мы люди понятливые, никому ни полсловечка. Молчок.

– Верю, а проговоришься – мигом узнаю. Смотри, как бы не пожалеть.

Менделеева прошиб холодный пот, и он поспешил отереть его прямо пятерней, забыв о положенном ему женой в карман платке. Рассказов поморщился на его непроизвольный жест, но продолжил:

– А пока напишу вашему попечителю в Казань о нашем разговоре и при случае потолкую с бароном. Так что, коль он тебе предложит что – не раздумывай, соглашайся. Понятно говорю?

– Да, ваше высокое превосходительство, все понятно, – согласно кивнул Менделеев.

– И помни, о нашем разговоре – молчок.

С этими словами Рассказов, не скрывая своей хромоты, направился к выходу, а вслед за ним тотчас кинулся полицмейстер, любезно распахнув перед ним дверь. Взяв в руки шляпу и трость, вице-губернатор спросил хозяина дома:

– Как тебе наш новый учитель показался? Можно ему доверять?

– Не могу знать, – с готовностью ответил тот. – Не мне о том судить. Я бы пока поостерегся, потому и пригласил его к себе, чтоб накоротке побольше узнать о нем. А как вы считаете?

Рассказов помолчал, а потом, покрутив головой, ответил:

– Молод еще, как посмотрю, даже пить и то не научился. Но это, может, и к лучшему. А то, кто к этому делу пристрастится, тому и вовсе веры нет, и себя и дело пропьет. Не успеешь оглянуться – был человек, а стал тряпка. Этот же, гляди, не глуп, начитан и женщина ему под стать. Такая будет мужика в ежовых рукавицах держать и ни на шаг от себя не отпустит. Но ты все одно приглядывай за ними и чуть чего мне сообщай без промедления, а там поглядим.

– Рад стараться, – козырнул Ольховский и с облегчением вздохнул, когда за вице-губернатором закрылась дверь. После чего чуть слышно произнес:

– Мое дело – за всеми приглядывать… и за вами в том числе, господин вице-губернатор, в первую очередь. Не сомневайтесь. Думаете, вы здесь самый главный? – Как бы не так.

Тем же вечером полицмейстер сел за регулярный отчет обо всем, что произошло в губернии за прошедшую неделю, где упомянул о появлении у него в гостях молодого учителя Менделеева и о своем разговоре с вице-губернатором. Послание свое он тщательно запечатал и подписал «В Департамент полиции Санкт-Петербурга». После чего с осознанием выполненного долга прошел в буфетную и, подобрав ключ к замку, налил себе полный бокал пунша.

Чета Менделеевых, вернувшись домой, долго не могла обнаружить оставшуюся одну Пашу. Наконец нашли ее укрывшейся двумя одеялами и положившей для верности подушку себе на голову. Мария Дмитриевна не сразу смогла растолкать ее. А когда та открыла глаза, спросила с улыбкой:

– Что случилось, Поленька, кто тебя бедненькую обидел, кто тебя бедненькую так напугал, скажи. А то я уже всякое подумала.

Паша долго хлопала своими длинными ресницами, словно не понимала, где она находится и что происходит. Наконец тихо спросила:

– Вас отпустили и ничего с вами не сделали?

– А что нам могли сделать, – рассмеялся стоявший подле жены Иван Павлович, – с хорошими людьми познакомились, жаль тебя с нами не было, а то бы, глядишь, жениха бы тебе подыскали. – При этом он подкрутил пальцем воображаемые усы. Настроение у него было самое веселое и радостное, что не очень-то устраивало Марию Дмитриевну. Она строго глянула на мужа и шепнула:

– А то я от стыда чуть сквозь землю не провалилась, не знала, как быть.

– Не вижу причин для расстройства. Мы с тобой произвели фурор на всех собравшихся, – никак не желал соглашаться с женой Иван Павлович. Но чтоб не вступить с ней в очередной спор, он вышел из Пашиной спальни и загремел посудой в буфете в поисках чего-то.