Сибирский рассказ. Выпуск V

А в горных расщелинах бьют целебные источники. Из потаенных глубин идет вода, вобравшая в себя целебную силу… Когда по древним тропам пробираешься к источнику под скалой, душа как будто просветляется, сливается с очищающим тебя воздухом, наконец-то ты чувствуешь себя частью великой природы и с благодарностью привязываешь лоскуток чистой материи к древесной ветви. Ты понимаешь, что далекий предок твои не из невежества принес свой первый дар — волос из гривы коня — к священному дереву. Может быть, то был исцеленный… Я видел, как плакал человек, уезжавший отсюда уже без костылей…

* * *

В светлую лунную ночь горы кажутся хрупкими, ажурными в сетях серебряных прохладных лучей… Вроде бы они слушают, как журчит маленькая речка в низких своих берегах, неожиданно вскрикнет сонная птица на опушке, фыркнет привязанный к дереву конь и, затаив дыхание, крадется к засаде охотник — браконьер на языке закона, как легко стукнуло копытце изюбра, идущего на водопой, осторожно несущего на макушке многоветвистые рога.

Кажется, будто они слышат, как скользят в горных речках хариусы — темные стрелы в чистой бурлящей воде…

А скрежет трактора долго отдается в ущельях…

Когда-то внимали горы нашему пению, вглядывались в пестрый хоровод — ехор — вокруг костра, вместе с нами кружились в веселой пляске, эхом отзывались на девичий смех… И замолкала на рассвете последняя песня, но легкие отзвуки еще долго летали от вершины к вершине вдаль…

В полнолуние одна огромная луна сияет над миром… Отраженный свет во тьме таинственнее, чем солнечный, который привычен для нас в суете дня. А полнолуние — по лунному календарю — время особенное. Говорят, что в это время нельзя поступать плохо, творить зло даже в мыслях, а надо просветляться, очищаться душой. Так говорят старые люди.

И, глядя на тускло сверкающие в целомудренном свете горы — постигаешь смысл этого полнолунного запрета-призыва.

Чувствовал это — так естественно, как человек чувствует воздух и воду — у Белой скалы, исполинской, из белого кварца… Она казалась чистейшей доской, на которой можно написать слово: Доброта!..

* * *

Горы в темные ночи не выглядят угрюмыми, но они суровее и массивнее…

Иногда звезда, в своем ночном движении, задевает горную вершину и горит, как костер, разожженный смельчаком-скалолазом… Общение земли и неба… приход на землю небесного сына… это может случиться только в горах.

А летом далекая молния-зарница вдруг зальет внезапным красноватым светом одну-две вершины и растворится во тьме.

Никогда не забуду удивительную картину, которую наблюдал я в детстве три ночи подряд… Это был приход северного сияния — явления в наших широтах крайне редкого… Люди выбегали на мороз, чтобы полюбоваться бушующими сполохами: в небе желтело, зеленело, белело, возникало, исчезало, переливалось… И горные вершины краснели, бледнели, вспыхивали и гасли.

«Перед войной такое было…» — и тревога слышалась в голосе матери… «Пронесет», — успокаивал ее отец…

Пронесло…

С тех пор не играет у нас северное сияние, но и не забывается — красивое и страшное…

* * *

По небу можно угадать погоду: по цвету его, облакам, по ореолу солнца и луны, по мерцанию звезд. «Плеяды появились, значит, у воды уже дыхание холодное», — говорят старики. «Серп луны слишком вогнут вверх — ненастье будет в течение месяца…» Пытались предсказывать события в мире, в жизни людей по затмениям луны и солнца, по встречам звезд с луной… В школе узнали мы, что предсказания эти свидетельствуют о темноте народных масс в былые времена. А меня притягивали они своей необычностью и поэзией, как будто люди со своей земной судьбой становились в единый ряд со звездами…

Вот мы поздним вечером, иногда в полночь, кончали косьбу. Усталые, мы глядели в небо, на горы, пытаясь узнать, какой завтра будет день, не попадет ли под дождь сухое несобранное сено…

Если из горных ущелий подымается серый волнистый туман и вершины окутываются облаками — жди долгого ненастья. Горы совсем исчезнут; долина затянется мглою, будет накрапывать дождик… И в таких днях есть своя прелесть, есть прелесть в ничегонеделанье, в неторопливых раздумьях, иногда приводящих к тоске.

Когда же чуть приподнимутся облегченные облака и потекут на восток, внезапно над землей взметнется одна из вершин, как айсберг на пустынном океанском горизонте, гордо вспыхнувшей надеждой.

Порою все в природе идет к прояснению, а горы не желают расставаться с рваными тучами — своими платками, как вдруг освеженные вершины выстраиваются в привычный ряд, лишь только пушинка-облако цепляется за какой-нибудь одинокий утес.

«Всю жизнь можно посвятить вашим горам. — говорил однажды старый писатель, — Они тысячелики, только б найти слова, чтоб каждый лик зажил своей жизнью на бумаге».

Замирает сердце — накатывается гроза. Тучи темно-бурые, молниеносные рождаются в горах, и сами горы поглощаются ими, но перед тем как исчезнуть в бушующем вихре, поражают черной, тяжелой красотой, кажется, вот-вот они взорвутся от этой своей тяжести, оторвутся от земли в оглушительном громе.