Сияющий Алтай. Горы, люди, приключения

За вторым озером следует еще один крутой спуск. И тропа приводит нас в обширную и ровную долину реки Елангаш. Болотины сменяются сухой высокогорной степью. Появляется проселочная автомобильная дорога. Навстречу нам идут две худые фигуры с рюкзаками за спиной и палками. Это пешие туристы, идущие на перевал Тара. Мы приветствуем друг друга. Впереди виднеется большой лагерь альпинистов, занятых покорением окрестных пиков и ледников. Большая палатка-столовая, окруженная обычными палатками, флаг клуба на высоком флагштоке. Внутри столовой слышно, как что-то шинкует ножом повар.

Еще два часа едем долиной Елангаша на север. Попадается редкий скот. Раньше, в советское время, здесь было несколько стоянок и много скота. Сейчас стоянок нет и скота немного. Людей тоже не видно. Близ устья речки Тестой мы бродим Елангаш с правого на левый берег. Брод глубокий, вода мутная. Здесь пасется третье за сегодняшний день стадо яков, голов в сорок. Все они смольно-черные и не обращают на нас никакого внимания. Здесь же, на правом берегу у устья Тестоя, на высоких гранитных скалах с гладкой поверхностью мы осмотрели древние наскальные рисунки – петроглифы. Мы поднялись на вершину скал пешком, а вот Толя пижонисто заехал наверх на своем белом мерине, звонко цокая подковами. Ниже по Елангашу на выходе в Чуйскую степь есть еще одна богатая писаница. Черно-рыжий гранит покрыт и здесь, и ниже сотнями примитивных древних рисунков. Лошади, козероги, архары, яки, снежные барсы, волки, маралы, скифские олени с огненными рогами, охотники с луками и стрелами – древние художники запечатлели мир, который их окружал. Тот же самый мир окружает нас и сегодня. Пожалуй, за исключением только луков и стрел.

Позади у нас семь с половиной часов пути и 38 км, а также высокогорный перевал Тара. Мы встаем лагерем с подветренной стороны холма на левом берегу Елангаша в трехстах метрах ниже устья Тестоя, там, где на карте обозначена летняя стоянка. От стоянки остались только две деревянные лавки вокруг костра и нижний венец когда-то высокой изгороди. По поляне валяются какие-то доски и полусгнившие бревна. Мы собираем их для костра, добавляем к дереву сухой кизяк и готовим ужин.

По всей широкой долине Елангаша свистит, не переставая, сильный плотный ветер. Мы прячемся от него за спиной холма, но все равно ветер отрывает от земли палатки, выдергивает алюминиевые колышки, гасит костер, выдувает из него тепло. Поверхность реки срывается ветром, нарезается им в белые барашки. Черные тучи окрашены снизу закатом в алый цвет. Холодно – от ледников Тестоя скатывается в долину студеный воздух. Над нами низко кружат коршуны, выискивая, что бы стащить. Ербулан кладет желтый баурсак (казахский несладкий пончик, жаренный в горячем масле) на камень метрах в десяти от костра и возвращается к огню. Коршун делает круг за кругом, приглядываясь к добыче. Дальше он делает маневр, восхищающий нас своей виртуозностью. Птица внезапно переходит в крутое пике, плотно сложив крылья к телу. Одновременно коршун разворачивается на 180 градусов, мгновенно меняя направление движения с горизонтального на обратное и вертикальное. Он камнем падает к приманке и, кажется, сейчас расшибется об землю. Метра за три до земли вдруг мгновенно расправляются крылья, и птица стремительно бреет вдоль земли, держа курс прямо на камень с пончиком. Все происходит в считаных метрах от нас. Коршун на огромной скорости сближается с камнем. Он хватает баурсак на полном ходу обеими сильными когтистыми лапами и резко взмывает вверх, улетая в сторону от нас. Но вот незадача! Баурсак рассыпается в когтях коршуна, сыплются вниз водопадом белые крошки, и птица остается ни с чем.

Тайга, глупо упустивший днем жирного сурка, теперь не в духе. Он громко лает, задрав голову и усевшись прямо на берегу быстрой реки, которая, мерцая стальным холодом, мчится мимо него. На другом берегу за стремниной на сухом пригорке стоит столбиком светло-рыжий большой сурок. Он только посвистывает в ответ на глупый лай Тайги. Меж ним и Тайгой течет большая река, и он может позволить себе вдоволь покуражиться над собакой. Сурок повертывается вправо и влево, опускается на лапки и снова становится столбиком, порой даже нагло поворачивается к Тайге задом. После обегает нору вокруг и снова встает торжествующим недостижимым столбом. Тайга заходится лаем от злости, обиды и бессилия.

Бельтир

На рассвете мочевой пузырь выгоняет меня из палатки на утренний летний мороз высокогорья. Солнце еще не встало. Холодные снега Тестоя нежно розовеют, темно-синее небо только-только начинает светлеть. Ветер ночью стих, вокруг полное беззвучие. Тайга спит недалеко от давно остывшего костра, свернувшись белым калачом на мерзлой траве. Вода в Елангаше немного спала. Из моего рта вылетает при дыхании легкий пар.