Смесь водки и анальгина дала сильный эффект, и наутро его глаза были малоподвижными и мутными, смотрели в разные стороны, а ноги на крутых склонах заметно заплетались. На диком спуске по речке Деты-Кочек тропа то и дело возникала и пропадала, двоилась и троилась, терялась в высокой мокрой траве. Спуск по речке был очень крутой, по лиственничной и кедровой тайге, по падающим луговинам с заболоченными ручьями, невидимо журчащими в траве. Там-то Андрей, накаченный анальгином, смешанным с борщом и водкой, пустил нас долго плутать по почти отвесным скользким туманным склонам. Мы бесконечно мотались по дремучему лесу в призрачных горах, прежде чем вышли в тот день к Катуни.
Алтайские старожилы-аборигены ходят и ездят по горной тайге совсем не так, как это делают туристы. Туристам нужна набитая ухоженная тропа с ее пологими уклонами и плавными поворотами, с пропиленными стволами и прорубленными ветками. Местные же едут туда, куда им нужно. У них с детства опыт и психология охотников и следопытов. Они отыскивают ключи к тайге не под фонарем, где светло, не на удобных старинных пастушеских тропах, а там, где живет дичь, где ходит или стоит зверь, где их ждет верная добыча. Если им надо куда-то проехать, они едут напрямую, вне зависимости от того, есть там дорога или нет.
Местные жители уверены, что в принципе проехать, пройти, пробраться, протиснуться, пролезть (если надо – перебрести или переплыть) можно практически везде, даже в самых узких и каменистых ущельях, в самой густой и заваленной мшистыми стволами тайге, даже перед лицом бурных, с белой непрозрачной водой и опасных, с глубокими омутами и промоинами горных речек. Так оно чаще всего и бывает. Местные мужики пролезают везде, по самому невообразимому горному бездорожью. Если придется, то они, обливаясь потом и матерясь, буквально прорубают себе путь топорами или пропиливают его двуручными пилами. Если понадобится, то они построят через бурные реки мосты из бревен и плавника. Если надо, переплывут смертельно опасные стремнины вместе с конями и поклажей.
Так и в нашем походе, когда Андрей не знал, где именно проходит тропа (часто давно заброшенная и заросшая травой), он просто решительно брал нужное нам направление – через косогоры, каменистые осыпи и плотные колючие заросли карликовой березы, из которой однажды выпрыгнула и бросилась огромными скачками вниз по крутому склону прочь от нас молодая косуля (местные называют их
В последний день, когда тропа вдоль
Наконец где-то еще выше по склону, наискосок, мы увидели торную, натоптанную тропу, выбрались на нее и, приободренные, снова двинулись вниз в сторону Катуни. Однако десятью минутами позже и эта тропа исчезла. Порыскав по заросшему лиственницами высокому каменистому уступу, проехав дугой влево вниз по зеленой окружности травянистого цирка, мы мокрой цепью из лошадей и людей покатились вниз по крутой луговине очередного косогора, нещадно поливаемые холодным дождем. На этот раз нам повезло, и спустя полчаса мы попали на прочную, натоптанную многочисленным скотом тропу в низовьях Качка. Эта тропа, идущая мимо нежилых стоянок по зарослям малины и красной смородины, которые мы рвали и ели прямо по ходу, тропа, которая то и дело вела нас по самому руслу, по каменистому дну, быстрой и прозрачной речки, вывела нас, измученных, на берег Катуни – к счастливому завершению нашего одиннадцатидневного похода.