Сияние

— Давным-давно один человек, уставший телом и душой, потерпел кораблекрушение у берегов далёкого острова. Остров располагался посреди бесконечного моря, цветом напоминавшего тёмное вино, и пучина морская была полна звёзд, рогатых левиафанов и секретов, которые хранились в непостижимых глубинах. На острове всегда царила ночь. У этого человека в сердце и в руках обитала сила, позволявшая повелевать светом, изменяя его сообразно своей воле, но эта сила больше не дарила ему успокоение, ибо однажды было ему поручено защищать деву, наделённую добротой и красотой, и он её не уберёг. Но злые языки шептались о том, что он не просто её потерял, что он убил её собственными руками. Опозоренный, отказался он от собственного имени — имени человека, который мог швырнуть невинную девушку во тьму, — бросил его оземь и растоптал. С того момента, когда его нога ступила на источающий сладкий аромат берег далёкого острова, он называл себя Просперо — имя столь знаменитое, что в нём можно было затеряться. Надел он на голову шутовской колпак, а на ноги — танцевальные туфли шута, увенчанные колокольчиками, и говорил лишь безумные вещи любому, кто являлся к нему, умоляя исполнить старые трюки со светом и тенью. Но даже это не даровало ему вожделенного забвения, анонимности виновного или покоя побеждённого. Чем абсурднее были его речи, чем неистовее пляска, чем больше он вёл себя, как существо из джунглей в человечьей шкуре, тем сильней к нему стремились жители Плутона, для которых развлечение — единственная валюта.

На беззаконном карнавальном острове замок Просперо превратился в постоянную Сатурналию, дом на высоком обледенелом холме, где сверкают нечестивые огни, пронзая вечную ночь, которая царит в мире иллюзий. Воздух тех залов сам по себе пьянит. Зажигая единственный фонарь, ты приглашаешь призраков, блуждающих огоньков и сирен спуститься со всех фронтонов и карнизов. Посреди всех этих миазмов, думал тот человек, ему наконец-то удастся исчезнуть. Но до самого Императора дошла весть об окутанном тенями острове, где в доме Просперо происходили неслыханные чудеса — в доме, который быстро превращался в отдельное королевство. Надел Император маску в виде морды чёрного коатля с языком, усеянным ночными рубинами, и отправился поглядеть на увеселения собственными глазами. Никто не знает, что он там увидел, но, покинув замок, Император сделал Просперо своим единственным наследником и поместил корону с коатлем на скорбно опущенную голову бедняги-волшебника.

Вот остров, к которому летит наш милый серебристый корабль, ради которого наши золотые паруса ловят добрые пожелания Солнца и несут нас обоих через звёздную, ледяную пустошь между нашими прежними жизнями и Концом Всего. И человек, о котором я говорю, это Максимо Варела: Просперо, Безумный Король Плутона. Надеюсь, ты насытишься его обществом сполна — ничуть не сомневаюсь, насытишься с лихвой.

Старуха перевела взгляд на меня и рассмеялась, точно молодая девушка. На её скулах пылал румянец. Она хлопнула в ладоши, аплодируя самой себе.

— Стоит заметить, я по-прежнему хороша, не так ли? Дайте мне сценарий, я сожру вас живьём, и вы будете наслаждаться каждой секундой. А теперь ступай прочь и не мешай старой женщине завтракать.

Я вернулся в свою каюту, цепенея от смеси любопытства и чёрного ужаса. Я чувствовал, как далеко под полированными зелёными досками пола — ароматным ганимедским баньяном с его мерцающими золотыми прожилками — включается, вздыхая, пневматический комплекс, и гравитация глубоким своим поцелуем тянет к себе «Обол», влечёт его вниз, на самое дно колодца. Очень скоро мне придётся взяться за дело по-настоящему, а не пребывать в уютном отдалении, как костюм в чулане со всеми сопутствующими неудобствами, в ожидании того, что скоро его наденут — очень скоро, но не сегодня.

Запахи каюты нахлынули на меня: пот, кожа, застоявшееся дыхание, лаванда, тальк, крем для обуви, ленты пишущей машинки, банка варенья из персика и шочипилли, с прошлой недели забытая на ночном столике в открытом виде. Над и под прочими запахами, пропитывая каждую поверхность, каждую простыню и каждый стеклянный абажур, главенствовал аромат, который я привык одновременно ненавидеть и желать. Происходил он из порочной, вонючей, прелестной золотистой бутылочки, последнего творения Мадам Зед: «Мой грех»[54]. Пахло, как в заповедном лесу, где обитают падшие женщины.