Сияние Каракума (сборник)

— Вот так, товарищи! — сказал командир полка, отбирая у Фокина текст приказа. — Поздравляю вас! Майор, наверное, вас тут ругал? И правильно ругал — дрались вы геройски, но допускали ошибки, а ошибки на войне стоят дорого, — так, что ли, Иван Иваныч? Завтра все получите приказ: временно переходим к обороне. Солдат не распускать! — полковник покосился на своего заместителя. — Майор Фокин с начальником штаба составят расписание занятий — боевой, политической и строевой подготовки. Надо учесть все промахи, которые мы допустили, на живых примерах учить бойцов. Проверим каждую батарею, каждый расчёт. Вот так! А теперь, майор, по случаю приказа Верховного Главнокомандующего вы, может быть, отпустите нас?

— Если разрешите, задержу ещё на две минуты.

— Две минуты можно, — согласился полковник.

Фокин продолжил разбор боя и неожиданно назвал фамилию Давидянца. Комеков вздрогнул и невольно посмотрел на своего земляка, который обречённо горбился рядом с ним. Но, вопреки ожиданиям, майор похвалил комбата-четыре за проявленную оперативность и смекалку. Когда два орудия Давидянца были подбиты (к счастью, пострадали только колёса), комбат открыл беглую стрельбу из этих кособоких орудий, имея цель отвлечь на себя внимание немецких танков и дать возможность двум оставшимся расчётам вести точный и прицельный огонь. Конечно, добавил майор, комбат должен командовать, а не лично стрелять из подбитого орудия, как это сделал Давидянц. Но всё равно он молодец.

Комеков горячо поздравил растерявшегося от неожиданной похвалы Давидянца. Подошли с поздравлениями и другие офицеры.

— Ко мне, ко мне, друзья! — приглашал всех Ашот. — Старшину своего, понимаешь, наизнанку выверну! Все запасы — на стол! Жаль, «трёх звёздочек» нет. Деду своему напишу, в Ереван, понимаешь, напишу — пусть присылает!..

— Капитану Комекову остаться! — приказал майор Фокин.

На жалобный взгляд земляка Комеков только развёл руками, втайне довольный, что есть предлог отказаться от выпивки — пить сегодня никак не хотелось. Он достал из планшета объяснительную записку, подал майору. Тот, мельком глянув на заголовок, равнодушно сунул её в свой планшет.

— Познакомьтесь, — сказал он. — Старшин лейтенант Панов из фронтовой газеты, капитан Комеков, командир первой батареи.

Они обменялись рукопожатием, рука газетчика оказалась на редкость цепкой и сильной.

— Расскажешь товарищу, как твоя батарея сражается, как фашистов громит, покажешь там чего надо, с людьми познакомишь. Желаю успеха.

Фокин усталым жестом поднёс руку к козырьку фуражки, разрешая офицерам быть свободными. И когда они пошли, тронул Комекова за локоть.

— Знаешь, конечно, что Русанов жив? Был я в медсанбате, видел его. Ранен тяжело, без сознания, но врачи говорят, что есть надежда. Ну, иди, комбат, иди отдыхай…

От слов майора смуглое лицо Комекова пошло пятнами румянца. Заместитель командира полка счёл своим долгом навестить в медсанбате раненого сержанта, а он, командир батареи, не нашёл времени и даже не подумал об этом, успокоившись, что санитары увезли Русанова в медсанбат! Позор!

— Виноват… товарищ майор! — выдавил он.

Фокин вздохнул.

— Не мы с тобой виноваты, комбат… фашисты виноваты. Иди, иди, не задерживай товарища из газеты. Я ему немножко рассказал о тебе, ты — дополнишь.

— Спасибо, товарищ майор!

— Не за что. Отработаешь прицельным огнём.

— Кто это такой Русанов? — спросил корреспондент по пути на батарею.

— Сержант, командир третьего расчёта. Стреляет по-снайперски из орудия. Его майор Фокин любит за это.

— Майор и тебя, капитан, любит. Я это сразу понял, как он рассказывать начал. Потому и напросился в твою батарею.

— Да? — неопределённо протянул капитан, думая, что не очень кстати напросился корреспондент, лучше бы завтра, когда всё определится и утрясётся. В конце концов можно сбагрить газетчика лейтенанту Рожковскому — тот сумеет подать всё в лучшем виде, причём главное, что не будет врать и преувеличивать, имеет человек такой талант. А всё-таки лучше бы с утра — зря тащится корреспондет потемну на батарею, переночевал бы в штабе полка: и себе удобнее, и другим хлопот меньше.

— У меня сложилось впечатление, что майор ваш прижимист, — продолжал допытываться старший лейтенант. — Ребята в полку к нему, вроде, не шибко расположены, а? Один солдафоном его окрестил.

— Ты что! — капитан даже остановился и плюнул от возмущения — Тьфу!.. Бьют, бьют фрицы, а трепачей меньше не становится! Ты гляди, лейтенант, лишнего чего в газету свою не напиши, а то поверишь на слово.

— Врут, значит, что он чрезмерно требователен?

— Как тебе сказать… Разгильдяям и «сачкам» спуску не даёт. И требует, конечно, жёстко, но справедливо.

— Чего же он требует?

— Того, что и Боевой устав артиллерии — умения, сообразительности, инициативы. Некоторым не по душе, что он любую свободную минуту использует для занятий с офицерским составом, а по-моему, полезнее и для себя и для дела пару лишних задач по тактике решить, чем бока отлёживать или к зенитчикам бегать хвостом вертеть.