Сияние Каракума (сборник)

— Отпустите меня! — стояла на своём Медине, не поднимая глаз. — Отпустите, или я сама уйду.

— Не глупи, Газизуллина, дисциплины не знаешь! — строго свёл брови начальник санроты. — Мы ещё поговорим с тобой.

Он оставил Инну и ещё одну девушку, остальных отпустил. Инна понимала состояние подруги и думала, что на её месте, конечно же, ушла бы на передовую, не колеблясь, а этот старый сухарь майор…

— Радуйся, Чудова, — прервал её мысли «сухарь», — добилась своего — в первую батарею идёшь, к капитану Комекову. Героический комбат, но из-за его героизма узнаешь почём фунт лиха, вспомнишь тогда мои слова.

— Служу Советскому Союзу! — невпопад от растерянности ответила Инна.

Начальник санроты скептически хмыкнул, провёл ладонью по своей широкой розовой лысине.

— За косы можешь быть спокойна, Чудова. Я изложил ситуацию командиру полка… насчёт твоей идеи фикс, и он не стал возражать. Ещё раз радуйся и — удачи тебе, постарайся не попасть под мину, как твой предшественник.

В батарее Инну первым встретил старшина. Введённая в заблуждение его новеньким белым полушубком и командирской портупеей, которую старшина нацепил для пущей важности, она отрапортовала:

— Товарищ капитан, санинструктор Чудова прибыла в ваше распоряжение!

Старшина с достоинством ответил на приветствие и повёл нового санинструктора в землянку, где располагался сам с поваром, механиком и писарем-каптенармусом. Там всё уже было готово для приёма гостьи — на грубо сколоченном столике вплотную стояли котелки с супом, кашей, чаем, горкой лежали маленькие аппетитно поджаренные сухарики и даже стояла банка джема, выуженная из невесть каких старшинских тайников. Деловитый старшина заранее разузнал, кто именно прибывает из санроты на место погибшего в последнем бою санинструктора, и подготовился соответственно.

Выпить Инна отказалась категорически, но в остальном упрашивать себя не заставила и налегла на сухарики, оказавшиеся удивительно вкусными. Впрочем, не оставлял желать лучшего и суп, и каша была пополам с тушонкой — тут уж повар проявил свою щедрость. Забегая наперёд, можно предположить, что повар был себе на уме и что-то замышлял, но что именно — Инна не знала. Она только видела, как артмастер (он же автомеханик) Саша разговаривал с поваром, и тот после этого разговора стал обходить санинструктора стороной и посматривать на неё с непонятной обидой.

Но всё это случилось позже. А сейчас она сидела в окружении незнакомых, но хороших ребят, макала в наваристый суп сухарики, с наслаждением откусывала их, и ей казалось в эту минуту, что нет вокруг войны, нет окопов и землянок, а есть просто затянувшийся загородный пикник.

— Где ваш командир? — спросила она.

— Капитан на эн-пэ, — ответил старшина и поднял чуть помятую большую алюминиевую кружку. — За здоровье новой милосердной сестрички!

Его дружно поддержали. Закусывая джемом, писарь счёл необходимым объяснить свой энтузиазм.

— Дружить на фронте с доктором — великое дело: есть стопроцентная гарантия в живых остаться, если ранят неровен час.

— Во-первых, я не доктор, а медсестра, — ответила девушка, — а во-вторых, почему вы водку сладким закусываете? Разве не противно?

Писарь глотнул торопясь, а старшина грозно зыркнул на него и переместил банку с джемом поближе к Инне.

— Я должна доложить о своём прибытии командиру батареи? — спросила его Инна.

— Вы доложились мне, — старшина плеснул немножко из фляги по кружкам, — а в артиллерии санинструктор находится в ведении старшины.

— Но я направлена в распоряжении капитана Комекова.

— До капитана ровно столько, сколько вы проехали от санроты до нас.

Старшину поддержал улыбающийся механик Саша:

— Причём не на колёсах и даже не на ногах, а на животике, по-пластунски. — Он сделал руками плавательные движения.

— Непонятны мне что-то ваши порядки, — рассердилась Инна. — Командир дрожит от холода где-то на переднем крае, а бойцы его спокойно едят, пьют спирт и спят в тёплой землянке.

— Поймёте малость погодя. Капитан не один — с ним двое наблюдателей, да телефонистов двое, да радист, да ординарец. Народу побольше чем у нас тут. Успеете, познакомитесь и с комбатом…

Несколько дней спустя Инна получила первое по-настоящему боевое крещение. Она знала по рассказом других, что первый бой самый трудный, самый страшный, и приготовилась к этому. Однако страшно было так, что она попросту не смогла испугаться, потому что у неё, как она решила уже придя в себя, атрофировались все чувства. Кроме одного, сидевшего не в пей, а где-то рядом, в соседней воронке, и непрерывно, монотонно повторявшего одно и то же: «Ой, мама!.. Ой, мамочка моя!..»

Настоящий страх пришёл во втором бою. Но это был уже ожидаемый и поэтому осознанный страх, и Инна изо всех сил не поддавалась ему, хотя вскрикивала невольно, если поблизости ухал снаряд, дрожала, прижимаясь к земле.