Комбат оторвался от полевой двухвёрстки, на которой делал какие-то пометки карандашом, взял телефонную трубку.
— Седьмой на проводе.
Он слушал, бросая односложные реплики: «Да… Есть… Понятно…», а связист испытывающе следил за выражением его лица и, не дождавшись конца разговора, сделал своему напарнику жест рукой, на который тот понимающе кивнул: отдых кончился.
— Передать на огневые сбор по тревоге возле МТС, — приказал капитан, засовывая карту в планшет. — Позвони на НП Рожковскому, пусть он пока там распоряжается. Мирошниченко! Я загляну к пехотинцам, а ты собирай тут всю амуницию и догоняй.
Ординарец с досадой поскрёб затылок.
— Вот, ёлки-палки! Только окопались, отогрелись — и на тебе, обратно топай вперёд. Эх ты, доля солдатская! Кому бы говорить! — неодобрительно пробормотал в углу связист, возясь с катушками и мотками провода.
Второй кричал в трубку:
— «Роза… «Роза», я «Гвоздика!» Кончаю связь! Колька, сматываться будете — нашу нитку не прихватите, как прошлый раз.
— Пригрелся возле начальства и жалуется на долю! — продолжал бурчать тот, который возился с телефонным хозяйством. — Ты попробуй с катушками на горбу побегать, тогда узнаешь, какая она, солдатская доля…
— Помалкивай в своём катухе! — огрызнулся Мирошниченко, торопливо прилаживая на спине два вещмешка и два автомата. — Вперёд идём, наступаем, фриц пятки скипидарит. Ликовать надо, а не разные глупые слова произносить!
Майор Левин — командир стрелкового батальона — был кадровым военным, оставившим за своей спиной и Халхин-Гол, и финскую кампанию, и отступление сорок первого года. Многое мог бы он порассказать молодому артиллерийскому капитану, который приглянулся ему с первой встречи, чем-то напомнив сына. Но майор был скуп на слова.
— Попрощаться зашёл, — сказал ему Комеков. — Выступаем. Так и не пришлось нам с вами посидеть у огонька.
— Боевой приказ получишь — заглянешь ещё, — сказал Левин.
— Откуда вы знаете, что приказ ещё не получен? — искренне удивился Комеков.
Левин улыбнулся одними морщинками у глаз.
— Иди, иди, капитан, потом потолкуем.
Комеков подходил уже к расположению первого расчёта, когда его догнал запыхавшийся Мирошниченко.
— Как там дела? — спросил капитан.
— В порядке, — ответил ординарец, помолчал и добавил: — Связисты только… копаются там… с катушками…
Подбежал сержант Мамедов:
— Товарищ капитан, по вашему приказанию расчёт построен! Ждём дальнейших приказаний!
— Ждать нечего! — сказал Комеков. — Приказ был: колонне к МТС подтягиваться! Где Рожковский?
— Есть подтягиваться к МТС! — снова вскинул руку к ушанке Мамедов. — Лейтенант Рожковский в третьем расчёте!
Он полуобернулся, чтобы отдать команду по машинам. Капитан задержал его.
— Двух бойцов выдели, Махмедов. Там связисты не управляются — пусть помогут им катушки мотать.
— Рядовой Холодов, ко мне! — приказал Мамедов. — Ромашкин!
— Отставить Ромашкина, он наводчик.
— Может, мне пойти подсобить? — вызвался дядя Матвей.
— Не надо, — сказал Комеков, — Холодов пойдёт и
Мирошниченко. Давай, Мирошниченко, бегом, не задерживайтесь!
Ординарец, как всегда, обиделся, протянул капитану автомат.
— Возьмите свой!.. А то опять майор Фокин заругается, что с одним пистолетом… и без охраны.
— Беги, беги, догоняй Холодова.
— Вещмешки оставь здесь, — посоветовал сержант Мамедов. — Как с ними катушки таскать станешь?
Однако насчёт вещмешков у ординарца было своё собственное мнение. Он только буркнул что-то неразборчивое про аппетит Ромашкина и совету сержанта не внял.
Садясь в кабину «студебеккера», капитан вдруг заметил в кузове машины среди бойцов расчёта двух гражданских пареньков лет по двенадцать-тринадцать.
— Откуда они взялись? Почему сидят в машине?
— Майор Фокин прислал их к нам, — ответил шофёр Карабеков, прогревая мотор. — Пусть, говорит, с вами…
— Ладно, разберёмся, — Комеков хлопнул дверцей. — Давай, газуй к МТС. Как настроение? Машина не капризничает?
— Машина она и есть машина, — отозвался Карабеков. — Ты бы меня в артиллеристы перевёл, а? Переведи, Акмамед, пожалуйста, а то так и кончу войну за баранкой… в селе смеяться будут. Хоть подносчиком снарядов назначь! Или помощником к наводчику, а?
— У наводчика все — помощники: и ты и я, — усмехнулся Комеков. — За дорогой лучше следи.
— Нет, правда, Акмамед! — не сдавался Карабеков. — Ну что это за военная специальность такая — шофёр! Никакого тебе почёта, никакого удовольствия. Баранку я могу и на гражданке крутить. Не уважаешь ты земляка!
— Я, Байрам, всех уважаю, кто своё дело знает и любит. Подносчиков снарядов я сколько хочешь найду, а классного шофёра отыщешь не сразу. Машину тебе заменим, не волнуйся. Если я обещал, значит, сделаю.
— Да что машина… машина тянет, как зверь.
— Тогда какого рожна тебе надо? — чисто по-русски осведомился Комеков.
И Карабеков по тону комбата понял, что больше спорить не следует: землячество кончилось, начиналась служба.
— Есть, товарищ капитан, — вздохнул он и нажал на акселератор так, что мотор взвыл, а машину рвануло вперёд.
В кузове загремело, послышалась ругань бойцов.