Сияние луны

И после того как боги не согласились с этим, Будда добавил: “Если вы так хотите, я буду говорить, но я буду говорить о тех вещах, которые сам бы не понял до того, как получил реализацию, если бы мне их рассказал кто-то, вернувшись из этого состояния. Так как же поймут другие? Благодаря моему опыту я пришел к новому пониманию: те, кто могут понять то, что будет сказано мной, смогут достигнуть даже без моей помощи, а те, кто не способны понять сказанное мной, не поймут и так. Какой смысл говорить им все это?”

Но у богов были очень хорошие доводы. Они сказали: “Мы понимаем, как ты уже правильно сказал, что те, кто могут понять - это как раз те люди, которые стоят на грани понимания. Им стоит сделать лишь шаг, они могут пройти это расстояние даже без тебя. Нет, мы не просим, чтобы ты говорил для них. Мы признаем также, что есть такие люди, которые слишком далеки от понимания, они не сделали даже одного шага на пути. Твой голос не достигнет этих людей. Они не поймут. Мы не просим тебя, чтобы ты говорил для них. Но есть люди, которые находятся посередине между этими двумя группами; это те, кто, возможно, не смогут понять, если ты не будешь говорить!”

Боги обратили особое внимание на слово “возможно”. Но они также сказали Будде еще одну вещь: “Эти люди, которые относятся к категории возможных, - они могут понять, а могут и не понять. Но если хотя бы один из тех, кто мог понять, упустит из-за того, что ты не говорил... Подумай об этом. Это принесет тебе боль. Будды еще никогда так не поступали!” И Будда заговорил.

В миг самадхи очень естественно чувствовать, что теперь все разговоры, рассказы, объяснения бесполезны: “Кто я такой, чтобы рассказывать? Кому я могу рассказывать? Кто будет слушать?” Но, несмотря на все это, некоторые люди возвращаются из самадхи.

И когда они возвращаются на ступень созерцания, с такими людьми происходит самое сложное. И поэтому самыми великими считаются не те художники и писатели, которые слагают песни и поэмы, не те, кто рисуют картины и ваяют скульптуры, но те, кто спускаются после самадхи на ступень созерцания и передают людям этот совершенно невидимый, неощутимый опыт самадхи, переводят его на видимый план существования. Самые великие художники - те, кто прилагают усилия к тому, чтобы дать хотя бы несколько намеков, которые изобретают какие-то средства, какие-то системы мысли, при помощи которых вы можете увидеть, получить хотя бы небольшой проблеск, небольшое чувство восприятия, небольшой трепет этого опыта, пусть даже и на ментальном уровне.

Многие люди достигают даже ступени созерцания. Но первая ступень, слушание, которая называлась шраваной, - слушание теперь становится последней ступенью, когда вы возвращаетесь обратно из самадхи, и называется она теперь правачана, обсуждение. Ступень та же: слушание, разговоры. То, что было на пути к самадхи шраваной, правильным слушанием, на пути из самадхи становится правачаной, правильными разговорами.

Помните об этом: на первой ступени к самадхи находятся ученики, а на последней ступени из самадхи находятся мастера, а встреча, которая происходит между ними, становится Упанишадами. Там, где слушатели присутствуют правильно, там, где правильно присутствует слушатель, происходит встреча, и это Упанишады.

Слово “Упанишады” означает то, что вы узнаете, когда находитесь рядом с мастером, то, что вы слышите, когда находитесь рядом с мастером, то, что появляется в его присутствии, то, что отображает его близость, то, что появляется в его близости.

“Упанишады” значит “сидеть рядом”, “быть подле”, “быть в близости”.

Поэтому задача ученика заключается просто в слушании, а мастер должен оставаться просто речью. Слушателя нет, говорящего нет, остается только речь и способность слушать. И тогда происходит Упанишада.

Эта сутра говорит:

Во время самадхи объекты восприятия неотделимы от души...

В самадхи вы не чувствуете ни блаженства, ни тишины, ни покоя, ни пустоты.

Во время самадхи объекты восприятия неотделимы от души, и поэтому вы не воспринимаете их.

Вы не можете сознательно ощущать все это.

И этот удивительный опыт искателя, который вышел из самадхи, отпечатывается в уме.

Поэтому даже Будда не может сказать, что происходит в самадхи. Он тоже может лишь сказать, что так, по его преположению, было в самадхи. Махавира все время говорил обо всем с приставкой “возможно”. Он говорил: “Возможно, там есть блаженство”.

Никто не должен думать, исходя из этого, что Махавира не знал. Из его слов можно подумать, что так как он говорил “возможно”, он сомневался. Но он говорил так не из-за того, что у него были сомнения, но из-за огромной преданности истине. Его преданность истине настолько безмятежна, настолько безупречна, девственна, что очень сложно найти такую преданность истине в ком-либо еще.