Сияние твоего сердца

– Ключи. Где твои ключи от дома, Сэйнн?

Я ставлю чемодан на колесики и вытягиваю длинную ручку. Делаю шаг к выходу, но мать становится в дверях, преграждая мне путь.

– Отдай мне ключи, – говорит она. – Я не хочу, чтобы ты сюда приходила. Не хочу тебя здесь видеть. Никогда.

На последних словах ее голос переходит почти в скрежет – как будто пара черепков от разбитой тарелки трутся друг о друга острыми краями. Наверное, ей хочется, чтобы слова звучали угрожающе, но получается только жалкая, бессильная истерика. Я делаю еще один шаг, и теперь мы совсем близко – так, что я чувствую запах дешевого мужского шампуня. Это шампунь отца, он обычно покупал по акции сразу несколько больших бутылок, поэтому у нас в кладовой всегда стоял годовой запас. Теперь мать пользуется только им – в те редкие случаи, когда моет голову. По-моему, это отвратительно.

– Ключи останутся у меня. – Отвечаю спокойно, но все равно чувствую, что воздух вокруг начинает дрожать, как перед грозой. – На всякий случай.

Она заметно дрожит, бледный лоб покрылся каплями пота, пальцы нервно комкают полу растянутой трикотажной кофты. Мать меня боится, боится до смерти. И все равно не хочет отступать.

– На какой случай? – спрашивает она сквозь зубы – не столько от злости, сколько потому, что ее трясет и она крепко сжимает челюсти. – На случай, если ты захочешь еще кого-нибудь из нас убить? А? Тебе мало того, что ты уже сделала с нами?

Тут она все-таки отрывает одну руку от кофты и берется за ручку моего чемодана – теперь мы держимся за него обе и смотрим друг другу в лицо. Ее глаза сверкают бессильным отчаянием, почти мольбой.

– Я не убивала отца, – повторяю я и борюсь с искушением добавить «Свяжись с моим адвокатом».

– Ты монстр, Сэйнн. Ты разрушила мою жизнь и мою семью. Ты разрушаешь все, к чему прикасаешься.

– Тогда, может, дашь мне спокойно уйти?

Наконец я слышу звук, которого ждала, – шорох автомобильных шин, смолкающий рядом с домом. Мое такси уже здесь.

– Отдай мне ключи! – повторяет мать, уже срываясь на крик, и дергает чемодан на себя. – Или, клянусь, я убью тебя.

Дальше я не успеваю толком понять, что происходит. Я не толкаю ее и даже не двигаюсь, но чувствую перед собой упругую волну, в ушах пульсирует кровь, глаза застилает тьмой – в следующую секунду мать отшатывается от меня, ее отбрасывает назад, на тесную лестничную площадку, она перегибается через перила, так что ноги в стоптанных домашних туфлях отрываются от пола. Здесь невысоко, но шею свернуть вполне можно. Старое дерево трещит, из ее груди вырывается вздох – то ли боли, то ли удивления или того и другого вместе. Наверное, все это создает немалый шум, потому что Хэйни выбегает из своей комнаты, где ей велели сидеть, пока я не уйду, и бросается к нам.

– Сэйнн, не надо! Не надо, пожалуйста!

Она хватает мать за кофту и буквально встаскивает обратно. Хэйни лучшая в волейбольной команде школы, а мать почти не ест в последнее время, так что, наверное, весит немного. Убедившись, что она стоит на ногах и отошла от перил, Хэйни со слезами виснет у меня на шее.

– Сэйнн, не трогай ее, пожалуйста. Ты же хорошая! Ты на самом деле хорошая, я знаю!

Она обнимает меня, и ее слезы падают мне на плечо, оставляя на черной футболке мокрые пятна. Хэйни одиннадцать, но ростом она почти с меня, у нее легкое, пружинистое тело спортсменки, и я могла бы отшвырнуть ее одной рукой. Но если она хотела меня отвлечь, то это сработало.

– Отпусти. – Я легко отталкиваю ее и больше не оглядываюсь. – Я ничего ей не сделаю, просто мне пора.

Закинув на плечо рюкзак, я спускаюсь по лестнице, таща за собой чемодан. Хэйни бежит за мной, пытаясь помогать, но только мешает. Она еще раз обнимает меня у порога, а потом бросается в кухню, возвращается с пакетиком морковноапельсинового мармелада и сует его мне в руки.

– Специально для тебя сделала. Сэйнн, мы же будем видеться, да? Напиши мне, когда доедешь.

«Напиши, когда доедешь». Я где-то читала, что это то же самое, что «Я люблю тебя». Я так и не поняла почему.

Как умею, я отвечаю на ее объятие, надеваю куртку и кладу мармелад в рюкзак. А потом дверь родительского дома захлопывается за моей спиной.

* * *

Когда мы подъезжаем к A’DAM Tower, мне уже немного лучше, но далеко до того восторга, с каким я обычно жду эту вечеринку. Обычно мне хочется танцевать, пить коктейли и прыгать до потолка на огромном радужном батуте, который притащили в лофт специально для нас, или творить еще какие-нибудь дикие веселые штуки. Среди наших ходит шутка о том, что дискорды на самом деле не веселятся, они просто пытаются понять, как это делается. Поэтому часто именно наши ивенты самые крышесносные.