Сикарио

Поднялся непереносимый грохот, будто миллион сумасшедших кузнецов принялись одновременно стучать по голове, и внезапно, прямо под нами, огромный винт начал вращаться, с каждой минутой все быстрее и быстрее, выбрасывая с такой силой потоки воды, что поднятые им волны начали хлестать по стенам той стальной пещеры, поднимаясь вверх выше и выше, захлестывая нас с головой.

И тогда я понял, что это странное место было сконструировано специально, поскольку винт находился не сзади корабля, а немного под корпусом и воде требовалось пространство, чтобы свободно уходить, и тут мы как раз и спрятались.

Если у вас имеется объяснение получше, то мне хотелось бы его выслушать. Ничего не понимаю про корабли и будьте уверены, что это был первый и последний раз когда я забрался на один из них.

И когда спустя минут десять винт стал вращаться в полную силу, то я обмочился в штаны.

Думаю, что вы бы еще и обгадились.

Получается, что мы висели над самой необычной мясорубкой, какую трудно вообразить себе. Из-за не прекращающегося грохота голова буквально раскалывалась, а волны, поднятые винтом, окатывали нас с головы до ног.

Более чем достаточно! Я бы сказал, слишком, даже для меня, который наивно полагал, что в состоянии вынести все.

Будь они прокляты! Будь прокляты те сукины дети, заставившие пройти человека через весь этот ужас, лишь для того, чтобы доставить все это дерьмо в Штаты! Думаю, это был первый раз в моей жизни, когда я поклялся, что если выберусь отсюда живым, то убью их всех, а вы уже осведомлены, что я убивал и за меньшее.

И кто бы ни были те люди, ответственные за то, что мы оказались в столь ужасной ситуации, они заслуживали больше, чем просто смерть. То, что они заставили нас перенести, было хуже, чем если бы они просто убили нас.

Это была не прекращающаяся агония ужаса, еще более не переносимая из-за постоянного шума, от которого голова готова была лопнуть, и от этого все теряло значение, все путалось и трудно было понять где ты сейчас находишься и что с тобой происходит.

Спустя много времени, сколько сказать не могу, но вода начала подниматься и опускаться, из-за волнения на поверхности моря. Иногда уровень воды опускался настолько, что вход открывался и внутрь проходил свежий воздух, а иногда он поднимался настолько, что почти достигал наших перекладин, где мы висели.

Каждый такой удар волн мог стать для нас последним, одна из волн, большая, это должно было быть в Карибском море, подняла нас так высоко, что мы едва не разбили головы о стальной потолок. Но я не имел ни малейшего понятия какой высоты бывают волны в Карибском море. На тот момент у меня не было возможности подумать об этом. Нужно было держаться за перекладину изо всех сил.

Позвольте мне не вспоминать об этом, а лучше и забыть совсем! Сжальтесь, не просите, чтобы я рассказал какой была та ночь.

Даже я не могу это рассказать.

Ни я, ни кто-нибудь ещё.

В какой-то момент той ночью, когда не знаю, но Роман Моралес сдался, и его сердце наконец-то оказало ему ту долгожданную услугу, о которой он столько времени и так настойчиво просил.

Умер от ужаса, спекся.

Когда наступило утро, он уже был труп, хотя я и не очень разбираюсь в этом, но страх убил его и, наверное, это было именно то, что он и хотел с самого первого момента, как мы попали туда.

Нет. Я к нему даже не прикоснулся.

Оставил там висеть, потому что если бы я его сдернул вниз, то тот винт немедленно превратил его труп в фарш для рыб, и мне тогда показалось, что такой человек, как он, не заслуживал подобного конца.

Может быть, он до сих пор висит там. Эта могила ни чем не хуже других, самый, наверное, большой пантеон, какого ни у кого никогда не было, целый огромный танкер, перемещающийся постоянно из одного океана в другой.

Жутко? А я предупреждал, что лучше было бы не продолжать рассказывать мою историю, но вы настояли и теперь давайте глотать всю эту горечь вместе. Такова вся моя жизнь. И если вам кажется «жутким», что его труп остался висеть под кормой того корабля, то теперь представьте, что должен был чувствовать я все то время, сколько длилось путешествие.

Четыре или пять дней, точно не знаю.

Может неделю.

Если уж быть совсем точным, то целую вечность.

Время измеряют часы, но одновременно оно есть самая изменчивая субстанция в восприятии человеком.

Мои дни, наполненные счастьем, показались секундами.

Время, проведенное в Картахене, когда я наслаждался солнцем, смехом Луны, все это превратилось в нечто эфемерное, пронесшееся настолько быстро, что я иногда сомневаюсь, а происходило ли оно вообще со мной или только привиделось.

Но вот то путешествие не заканчивается до сих пор. Редкая ночь, когда я не просыпаюсь от шума проезжающей машины, в полной уверенности, что мясорубка всё ещё крутится у меня под кроватью.

Луна свернулась клубочком и почти не шевелилась. Скорчившись в своём гамаке, закрыв уши ладонями, съежившись и сжавшись, стала похожа на существо, приготовившееся вернуться в лоно своей матери, а иногда мне казалось, что она совсем не дышит.

Наконец корабль остановился.