Сила и невинность: в поисках истоков насилия

Примечательное сходство историй Прометея и Адама состоит в том, что боги изображены в них в качестве врагов человека — они стремятся навечно удержать человека в подчинении. Яхве беспокоит, что Адам и Ева, съев плод с древа познания добра и зла, могут съесть и плод с древа вечной жизни. И снова факт человеческой смертности становится необходимой предпосылкой творчества и цивилизации. Да, мы тоскуем по бессмертию, изо всех сил стараемся создать его символы, и неизбежность смерти причиняет нам жгучую боль. В стихотворении Дилана Томаса говорится: "Не идите, нежные, в эту добрую ночь", "Гнев, гнев, против умирания света""[105]

. Но если бы мы не знали, что нам суждено умереть, мы создали бы не больше, чем боги, прожигающие на горе Олимп свои бесконечные дни, унылую последовательность дней, оживляемую лишь случайными эротическими связями со смертными.

Самосознание, включающее в себя тревогу, вину и чувство ответственности, рождается лишь после изгнания Адама и Евы из рая. И все это происходит благодаря акту восстания. Это не является чем-то новым для психологии: не может быть осмысленного "да", если индивид не может также ответить и "нет". Сознание требует тренировки способности индивида к противодействию, способности, необходимой для разрешения конфликтов, возникающих в жизни каждого из нас, оно вдохновляется этими конфликтами и развивается в них, что заставляет человека удивляться своей внутренней силе, о которой он и не подозревал, и апеллировать к ней.

Давайте рассмотрим и миф об Оресте. Он показывает нам человека, принимающего на себя ответственность за свою жизнь, что также является предпосылкой цивилизации. Этот миф подобен истории Прометея и Адама с Евой в том смысле, что он описывает гигантский шаг вперед в очеловечивании человека. И то обстоятельство, что Орест идентифицируется со своим отцом, не столь важно, так как основной акцент в этом мифе делается на том, что индивидуальное существование должно начинаться с восстания против матери, с которой индивид в момент своего рождения соединен пуповиной. После того, как Орест убивает свою мать и навсегда покидает Микены, он подвергается преследованию Эриний, доводящих его до настоящего сумасшествия. Как и многие пациенты, обращающиеся к психотерапевту, он борется за свою автономность на грани психоза. Этапы этой драмы таковы: поступок Ореста, его вина и преследование Эриний, принятие им на себя ответственности за содеянное, и его окончательное прощение в "Эвменидах", заключительной пьесе трилогии Эсхила, — прощение судом, состоящим не из богов, а из людей.

По сути, это описание важности восстания для развития способности принимать на себя ответственность за свою жизнь и жизнь своих близких.

Мы также можем заметить в ходе истории, с какой поразительной регулярностью общество, которое при жизни одного поколения казнит бунтаря, обожествляет его при жизни следующего поколения. Сократ, Иисус, Уильям Блейк, Будда, Кришна — этот список столь же разнообразен, сколь и бесконечен. Если обратиться к первым двум именам, мы заметим, что бунтарь своим видением обычно бросает вызов окружающим его людям. Иисус говорит: "Сказано древними <…>, но я говорю вам…" Сократ, хотя и отказывается уклониться от закона, тем не менее противостоит ему: "Люди Афин, я скорее буду повиноваться Богу, чем вам, и пока я жив, я никогда не перестану учить философии". И то и другое является введением в искреннее и открытое изложение бунтарских учений, бросающих вызов структуре общества и его стабильности. Общество может терпимо относиться только к незначительной угрозе его нравам, законам и устоявшимся способам поведения. Однако, если у цивилизации есть только ее собственные нравы и нет импульса, толкающего ее к развитию — иначе говоря, если у нее есть только

устоявшиеся способы поведения, — ее уделом будет пассивность и апатия. Сложившийся механизм приспособления состоит в том, чтобы осудить бунтаря в ту эпоху, когда он живет, а затем, когда он мертв и не имеет уже возможности изменить свое учение (которое теперь является устоявшимся), реабилитировать его, канонизировать и, в конечном счете, обожествить.