Сила любви

– Да. Правда, в школе ему дали какую-то дрянь на ленч, но он, кажется, выжил.

Кристофер хмыкнул и сказал:

– Пойдемте, поможете мне решить, где поставить эту вещицу.

Они зажгли свет в гостиной – день был хмурый, включили радио и огляделись.

– Где, по-вашему, будет лучше? – спросил он.

Они освободили место перед стеклянной раздвижной дверью, а диван передвинули в самый центр комнаты, поставив его прямо напротив елки. Это выглядело нетрадиционно, но зато елка смотрелась великолепно, к тому же нисколько не нарушалось звучание стереосистемы, которая теперь оказалась позади дивана.

Распаковывая елочные украшения, Кристофер спросил:

– Что идет в первую очередь?

– Лампочки, – ответила она и, пока он доставал их из коробок, спросила:

– Кристофер, неужели ты никогда этим не занимался дома?

– Нет, – сказал он, не отвлекаясь от дела.

Она уловила нотку раздражения в его голосе и решила, что сейчас не время для горьких воспоминаний.

– Ты сначала включи их в сеть, и тебе сразу будет видно, что получается. По-моему, лучше начать с верхушки, а потом постепенно спускаться. А как твои конфеты?

– Превосходные. Попробуйте.

Ель была высокая, и, пока он занимался верхним ярусом лампочек, она украшала нижние ветки. И оба сосали леденцы. Затем достали блестящую гирлянду, а в это время Конни Роджерс пела сентиментальную песенку о супружеской чете, готовящейся к Рождеству. Ли подала Кристоферу конец гирлянды и сказала:

– Начни с верхушки.

Он ловко перебрасывал гирлянду с ветки на ветку, а она делала то же самое внизу и вдруг каким-то образом запуталась в гирлянде. Попытавшись освободиться, она потянула ее на себя, и гирлянда соскочила с веток, на которые ее только что уложил Кристофер.

– Боже, что я наделала. Извини.

– Эй, да на вас ее теперь больше, чем на дереве.

Она подняла на него взгляд, и он заметил прилипшую к ее губе золотистую блестку, которая мерцала, словно упавшая звездочка.

– Не двигайтесь, – сказал он и потянулся к ней, чтобы снять блестку кончиком пальца. Она стояла ровно, как часовая стрелка, и, приоткрыв рот, смотрела на него снизу вверх.

Этого мгновения они ждали целый день. Сознательно оттягивали его, не смея проявить свои чувства на людях. Они избегали пылких взглядов, прикосновений, интимных пожатий и прочих нежностей, которым вполне могли предаться, будучи людьми здоровыми, энергичными, привлекательными. Но сейчас ее губы были раскрыты… и он коснулся их пальцем… а в памяти до сих пор жили воспоминания о поцелуях, которые они дарили друг другу две недели назад… и по радио звучал неподражаемый голос, воспевавший бесценный дар любви.

Он наклонился и коснулся губами ее губ – так нежно, что ни один волосок не шевельнулся на ее голове. Золотая гирлянда, которую он держал в руках, упала на пол. Они так и стояли – едва касаясь друг друга губами, чуть наклонившись друг к другу, пока она не подалась вперед, дотронувшись до его груди, чтобы удержать равновесие. Он открыл глаза, поймал ее руку и поднес к своим губам, нежно целуя покрасневшие шершавые пальцы.

Глядя ей в глаза, он тихо произнес:

– Давайте сначала закончим с этим.

Они украсили елку, избегая касаться друг друга, осторожно и неспешно передавая друг другу гирлянды и шары, сознавая, что в их распоряжении еще много времени. На часах было шесть вечера.

Когда все украшения были развешаны, она, опустившись на колени, принялась подбирать с пола мусор – осыпавшуюся хвою, картонные коробки, целлофан. Он погасил свет и подошел к ней, встав сзади, коснулся руками ее волос.

– Завтра я уберу. Идите сюда.

Она медлила, и он, наклонившись, взял из ее рук картонную коробку, полную елочных игл.

– Идите сюда, – вновь прошептал он и, поставив ее на ноги, повел к дивану, Он усадил ее рядом с собой. Она слегка придвинулась к нему. Он обнял ее за талию, наклонил голову и сделал им обоим рождественский подарок, о котором они мечтали. Он вернул ее пересохшим губам долгожданную влагу, заставил забыть о мучительном томлении сегодняшнего дня, о бессонных ночах, когда они, каждый в своей постели, мечтали о том, чтобы вновь повторилось это… И сейчас они с упоением предавались счастью, и сладкий поцелуй, пропитанный ароматом леденцов, длился бесконечно…

Когда они открыли глаза, на стенах, мебели, их одежде и в волосах плясали разноцветные блики рождественских лампочек.

– Можем мы теперь поговорить? – спросил он, все еще обнимая ее одной рукой за талию.

– Поговорить о чем? – прошептала она.

– О том, что каждый из нас чувствовал в эти дни. О том, что мы чувствовали весь сегодняшний день. О том, что минуту назад мешало вам подняться с колен и подойти сюда.

Она ответила не сразу.

– Чувство вины.

– В чем же ваша вина?

– В том, что я позволила себе тогда, на кухне.

– Но вы же не сделали ничего плохого.

– Правда?

– Мне не надо было шутить сегодня по этому поводу. Я виноват. Я не думал, что это вас так заденет.

– Я пыталась представить, как бы на это отреагировали другие – моя мать, дочь, сестра. Наверное, они назвали бы это обольщением.

– Оно было взаимным.

– Я на пятнадцать лет старше тебя.