Сила Настоящего

До двадцати девяти лет я жил в состоянии чуть ли не постоянной тревоги, перемежавшейся периодами суицидальной депрессии. Сейчас мне кажется, что я рассказываю о своей прошлой инкарнации или вообще о каком-то другом человеке.

Однажды, вскоре после того, как мне исполнилось двадцать девять лет, я проснулся глубокой ночью, охваченный леденящим ужасом. Случалось, я и раньше просыпался с таким чувством, однако на сей раз оно было намного сильнее. Ночное безмолвие, смутные очертания мебели в темной комнате, отдаленный шум мчащегося куда-то поезда — все это показалось мне таким чуждым, враждебным и абсолютно бессмысленным, что меня охватило глубочайшее отвращение к миру. И отвратительнее всего в этом мире было мое собственное существование. Стоило ли жить под гнетом такой безысходности? Кому нужна эта бесконечная борьба с самим собой?

Я чувствовал, как стремление к самоуничтожению и небытию пересиливает во мне инстинктивное желание жить.

«Я больше не могу жить с самим собой». Эта мысль крутилась у меня в голове безостановочно. И вдруг до меня дошло, что она звучит как-то странно. Кто я — один человек? Или нас двое? Если я не могу жить с самим собой, значит, во мне есть «я» и «кто-то еще», с «кем» я «не могу больше жить». «Может быть, — подумал я, — реален лишь один из этих двоих? »

Это открытие так меня ошеломило, что ум мой остановился. Я находился в полном сознании, но в голове не осталось ни одной мысли. Вскоре я почувствовал, как некий энергетический вихрь начинает втягивать меня в свою орбиту — сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Меня сковал страх, а в теле появилась сильная дрожь. Я услышал слова: «Ничему не сопротивляйся», которые, как мне показалось, звучали в моей груди. И я почувствовал, как меня начинает засасывать пустота. Ощущение было такое, будто пустота была не снаружи, а внутри меня. Внезапно всякий страх исчез, и я позволил себе провалиться в эту пустоту. Что было дальше, я не помню.

Меня разбудила щебетавшая за окном птица. Никогда прежде мне не доводилось слышать подобных звуков. Глаза мои оставались закрыты, но перед мысленным взором возник образ великолепного бриллианта. «Если бы бриллиант мог издавать звуки, — подумал я, — он звучал бы именно так».

Я открыл глаза. За занавеской брезжил ранний рассвет. Не успев ни о чем подумать, я то ли понял, то ли почувствовал, что свет скрывает в себе неизмеримо больше того, что мы о нем знаем. С мягким свечением утра сквозь занавески в мою комнату просачивалась сама любовь. В моих глазах появились слезы. Я встал с постели и прошелся по комнате. Я узнавал ее, но вместе с тем понимал, что никогда раньше не видел ее в истинном свете. Все было таким свежим и первозданным, словно только что раскрывшийся бутон. Я брал в руки разные предметы — карандаш, пустую бутылку — и поражался: каждая вещь казалась такой живой, такой прекрасной!

В тот день я бродил по городу, потрясенный великим чудом жизни. Казалось, будто я только что родился на свет.

Следующие пять месяцев я прожил в состоянии непрерывающегося глубокого покоя и блаженства. Впоследствии острота ощущений несколько притупилась, — может быть, это состояние просто стало для меня совершенно естественным. С внешним миром я мог взаимодействовать не хуже прежнего, хотя отлично понимал: улучшить то, что во мне уже есть, невозможно, как бы я ни старался и что бы ни предпринимал.

Я, конечно, понимал, что со мной произошло нечто очень важное, но не мог во всем этом разобраться. Лишь несколько лет спустя, познакомившись с текстами духовного содержания и пообщавшись с духовными учителями, я догадался: то, к чему все так стремятся, со мной уже случилось!

Я понял, что в ту ночь невыносимая тяжесть душевных страданий вынудила мое сознание отказаться от привычки отождествлять себя с моим несчастным, запуганным «я», которое, по сути, есть всего лишь созданная умом фикция. Этот отказ, очевидно, был таким безоговорочным, что фальшивое страдающее «я» в одночасье «сдулось», как надувная игрушка, из которой выдернули затычку. А его место заняла моя истинная вечная сущность Я есть — сознание в чистом виде, такое, каким оно и было до того, как стало отождествлять себя с формой.

Позднее я научился находить дорогу в это внутреннее пространство вне времени и смерти, поначалу принятое мною за вакуум, и оставаться там в полном сознании. Я пребывал в состоянии такого невыразимого блаженства и священного трепета, что на их фоне меркнет даже только что описанный опыт переживания.

Наступил момент, когда на физическом плане я на какое-то время остался буквально ни с чем. У меня не было ни близких отношений, ни работы, ни дома, ни общественного статуса. Почти два года я провел на скамейках в парке в состоянии исключительно сильной радости.