Сила обстоятельств

* * *

Начиная с 1 октября я со дня на день ожидала выхода «Мандаринов». После «Второго пола» я приобрела опыт: уже заранее пересуды не давали мне покоя. Я столько своего, личного вложила в эту книгу, что временами у меня щеки горели при мысли, что безразличные или враждебные мне люди станут вчитываться в нее.

По дороге из Ниццы в Париж мы с Ланзманном зашли около полуночи в отель в Гренобле; на столе в регистратуре лежал номер «Пари-Пресс», раскрыв его, я увидела статью Клебера Эдана, посвященную «Мандаринам». К моему величайшему удивлению – ибо мы по-разному смотрели на мир, – он хорошо отзывался о книге. Когда на следующий день я позвонила Сартру, он сказал мне, что в «Леттр франсез» появилась очень доброжелательная рецензия: неужели меня благосклонно воспримут со всех сторон? Так и случилось. Против ожиданий, именно буржуазные критики сочли, что мой роман имеет привлекательный налет антикоммунизма, тогда как коммунисты увидели в нем свидетельство симпатии к ним; что же касается некоммунистических левых, то ведь я пыталась говорить от их имени. Только некоторые социалисты и крайне правые обрушились на меня с яростью. За месяц было продано сорок тысяч экземпляров.

«Вам хотят присудить Гонкуровскую премию», – сказал мне Жан Ко. Меня это шокировало: я уже не в том возрасте. «Вы сделаете большую ошибку, если откажетесь», – убеждали меня все друзья. Если я получу премию, меня будет читать широкая публика. И я заработаю деньги. Большой нужды в них я не испытывала, так как пользовалась деньгами Сартра, но мне бы хотелось внести свой вклад в общую кассу. А кроме того, в моей комнате дождило все сильнее: Гонкуровская премия позволила бы мне купить квартиру. Хорошо: если мне предложат премию, я ее возьму.

Судя по тому, что просочилось из предварительных обсуждений, у меня, похоже, были значительные шансы получить премию. Не без волнения дожидалась я у радиоприемника вердикта, ибо меня поощряли в моих намерениях, отказаться от которых было бы досадно; в полдень я узнала, что получила премию. Мы отпраздновали это событие «по-семейному»: обедом у Мишель, где Сартр сделал мне соответствующий случаю подарок – только что вышедшую книгу Билли о Гонкурах, и ужином с Ольгой, Бостом, Сципионом, Роланом. Жюри и Гастона Галлимара я предупредила, что если выбор падет на меня, то я не появлюсь ни на площади Гайон, ни на улице Себастьян-Боттен. В тридцать пять лет при моем неведении мне казалось бы интересно выставить себя напоказ, но теперь, конечно, было бы неприятно. Я не отличаюсь ни излишней рисовкой, ни чрезмерным безразличием, чтобы с легким сердцем отдавать себя на съедение любопытным. Сидя на ступеньках лестницы, журналисты понапрасну осаждали дверь, за которой мяукал кот и на самом деле жили Босты. Через два или три дня фотографы, подстерегая меня, расположились в «Кафе-дез-Ами», а я выбралась через ветеринарную лечебницу, дверь которой выходила на другую улицу. Я дала лишь одно интервью – «Юманите диманш»: мне хотелось подчеркнуть, что мой роман не был враждебен коммунистам и не вызывал у них неприязни.

Этой премии я обязана огромным количеством писем. Существует большое число читателей, автоматически покупающих книги гонкуровских лауреатов, которым я никак не могла понравиться: они присылали мне письма гневные, удрученные, возмущенные, нравоучительные, оскорбительные. Люди, более или менее давно знавшие меня, поздравляли словно с неким повышением, что не могло не удивлять, но я радовалась, когда из глубины времен возникали вдруг призраки: ученики, товарищи по учебе, преподаватель английского из школы Дезир. Руан, Марсель, Сорбонна и даже мое детство: все прошлое внезапно воссоединялось. Писало мне и множество незнакомых людей – из Франции, Польши, Германии, Италии. Посольство Португалии выразило свое неудовольствие, зато студенты Лиссабона и Коимбры благодарили меня. Молодые мальгаши, тронутые тем, что я вспомнила о репрессиях 1947 го-да, прислали мне деревянную статуэтку. Я слишком глубоко верю в смерть, чтобы заботиться о том, что произойдет потом; но в те минуты, когда осуществилась мечта моей юности – заставить любить себя через книги, – ничто не могло испортить мне удовольствия.