Читаем Сила слабых - Женщины в истории России (XI-XIX вв.) полностью

Роман Цебриков женился на девушке из известной дворянской семьи Карауловых, племяннице знаменитого драматурга Княжнина, автора вольнолюбивого «Вадима». Лишь шепотом говорили тогда о подробностях внезапной смерти Княжнина после статьи «Горе моему отечеству», где утверждалась необходимость реформ в России, за которую, по преданию, он был допрошен особым образом в доме начальника тайной полиции Шешковского. Бабушка Марьи Константиновны умерла от родов, оставив трех маленьких сыновей, а вскоре скоропостижно скончался и ее муж, Роман Цебриков. Опекуншей маленьких сыновей Цебрикова — Николая, Константина и Александра — стала сестра бабушки — Варвара Караулова-Княжнина, переводчица и литератор[233].

Роман Цебриков, вольнодумец и вольтерьянец, воспитывал сыновей по системе Песталоцци, мечтая сделать из них граждан, полезных отечеству. Несмотря на раннюю смерть, он успел повлиять на их души. Старший Николай стал декабристом. Константин, мистик по натуре, заинтересовался масонством, которое привлекало его тем, что «открывало возможность для мирной борьбы со злом».

Константин Цебриков, как и его брат Александр, окончил морской корпус. Впоследствии Цебрикова вспоминала, со слов отца, что Александр Бестужев, «завербовав старшего их брата Николая», усиленно склонял вступить в декабристское общество и Константина. Константин отказался, исповедуя своеобразную религию верности «престолу-отечеству». На следующий день после 14 декабря, обходя казарму, Цебриков увидел матроса за чисткой фонарей и сказал ему: «Умен, брат, что не пошел на площадь». Матрос ответил: «Ваше благородие, Констанция или конституция там затевалась, а нас все равно будут гонять на работу».

Однако когда братья Николай и Александр были арестованы и Константину были присланы ключи от их комодов, чтобы он передал братьям белье и прочие необходимые в крепости вещи, Константин со спокойной душой уничтожил все бумаги, компрометировавшие братьев. Александр был вскоре оправдан и выпущен — он стал впоследствии контр-адмиралом. Николай держался на следствии вызывающе, «в выражении употреблял дерзость», за что и был закован в кандалы. Он сидел в одном каземате с Пестелем и Каховским и написал позднее об их последних днях воспоминания «Кронверкская куртина», которые отослал Герцену в «Полярную звезду». К личности Николая Романовича Цебрикова, имевшего сильное влияние на племянницу Машу, мы еще вернемся.

Вскоре Константин Цебриков женился на девушке из старинного дворянского рода Давыдовых. Воспитанница Смольного института, юная Давыдова, зараженная сословными предрассудками и проникнутая барской спесью, была живым воплощением идеи «соmmе il faut». Ее аристократическое тщеславие подогревалось родовым культом эмигрантов-французов де Финборков, и Маша Цебрикова с детства вдоволь наслушалась рассказов о том, как «ее бабушка подростком варила шоколад для императора Павла, который, боясь, что его отравят, приходил завтракать к де Финборкам»[234] в Гатчине.

С одной стороны, французские аристократы, бежавшие от революции 1789 года в Россию, с другой — вольнолюбивый дух Княжнина; дядя декабрист, сосланный вначале в Сибирь, а потом на Кавказ, и мать-институтка, мечтавшая сделать из дочери великосветскую даму,— все эти разнородные семейные традиции неожиданно выработали в дочери Константина Романовича — Маше цельный и сильный характер.

Цебрикова получила домашнее воспитание — ее учили языкам, рисованию, музыке и танцам. В Кронштадте жило немало англичан, среди которых попадались хорошие учителя, и девочка в совершенстве овладела английским языком. Отец сам преподавал ей арифметику, географию, русскую историю и закон божий. Он служил при кронштадтской гавани в порту и там, где другие наживали огромные состояния, принимая подарки от капитанов купеческих судов, Цебриков имел одни неприятности. Он не только сам никогда не давал и не брал взяток, но и строго преследовал тех, кто был в этом замечен. Его честность стала легендарной, этой честности боялись и негодовали, называя необычного портового начальника «собакой на сене».

Впоследствии часто возвращаясь мыслью к отцу, пытаясь воссоздать его психологический портрет в своих мемуарных и беллетристических зарисовках, Цебрикова пришла к выводу, что отец «принадлежал к немногочисленному типу неподкупных честных служак и патриотов николаевского времени, был, как прозвал его брат-декабрист, «последним могиканом религии престол-отечества»[235], идеалистом этой религии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное