Сила Слова в Древней Ирландии. Магия друидов

Поздняя глосса к этой записи добавляет к этому, что Диармайд призвал на помощь своих друидов, которые создали особую «друидическую изгородь» (erbe ndruad), и всякий, кто переступал через нее, неизменно погибал. Г. В. Бондаренко отмечает этот эпизод как «исторически достоверные данные анналов» [Бондаренко 2015: 289], однако это, безусловно, не так. Для нас в данном случае важно, что это поздняя глосса, демонстрирующая характерный для среднеирландского периода «откат» к языческим верованиям и ритуалам, о чем, например, пишет К. Симмс: «королевская власть обрела сакральный характер благодаря языческому наследию» [Simms 2000: 11]. Я не уверена, что наступившее после нашествия викингов ослабление христианских институтов в Ирландии, а с ними и ослабление самой веры привело именно к возврату к собственно гойдельскому языческому прошлому. И вряд ли в данном случае можно говорить о возврате к ранним языческим культам, а тем более к реконструкции призрачной друидической доктрины (какой бы она ни была и как бы ни именовалась) или развернутой жреческой системы. Скорее другое: это был всплеск народных суеверий, выброс магии, портуберанец обрядов, которые, подобно лаве, зрели и шевелились всегда где-то в глубинах сознания. Прорыв корки христианского благочестия, действительно – отчасти вызванный набегами викингов, позволил этому гниющему сплаву не только выплеснуться на поверхность, но и обрести основы в текстах уже письменных, в исторической традиции, населившей собственное прошлое магами и прорицателями, насылающими туманы. Так, из «малого народца», фейри или сидов фольклорных преданий как бы ретроспективно возродились маги и колдуны, некогда якобы всемогущие и некогда якобы владеющие всем островом.

В данном случае необычайный интерес как раз представляют среднеирландские глоссы к более ранним текстам, ярко демонстрирующие культурный «интервал» между временем и системой ценностей и ориентиров составителя текста и его более позднего переписчика. Уже упомянутый выше трактат «О кровавом лежании» представляет в данном случае поразительно интересный пример (см. подробнее [Михайлова 2004: 149–165]). Группа женщин, которым вместо «выхаживания» полагается лишь выкуп, оказывается в трактате очень пестрой и необычной для современного сознания. Так, в & 32 трактата говорится, что существует двенадцать типов женщин, на которых не распространяется «закон выхаживания» (cain otrusa):

ben sues sruta cocta for cula, rechtaid geill, maineach ferta, be rinnuis, bansaer, airmitnech tuaite, banliaig tuaite, birach briatar, be foimrimme, confael conrecta, mer, dasachtag (см. [Binchy 1938: 64].

Перевод терминов достаточно сложен и не всегда однозначен, но что для нас интересно – не всегда понятными были они и для среднеирландского переписчика, о чем и свидетельствуют оставленные им обильные глоссы.

Расположенные в конце списка mer и dasachtag

относительно понятны: это «идиотка» и «сумасшедшая», и присутствие их в доме не сможет не вызвать проблем. Достаточно прозрачными представляются и термины banliaig tuaite и bansaer. Первое означает «местная женщина-врач», второе, видимо, имеет в основе достаточно широкое семантически понятие saer с общим значением ‘свободный ремесленник, мастер’, в более узком смысле, как правило, по отношению к мужчине – ‘плотник’. Общий смысл, как представляется, «мастерица, женщина, владеющая некоей специфической профессией», и в данном случае речь уже идет не о проблемности присутствия, но скорее – о проблемности отсутствия данной женщины там, где ей полагается быть (как физически, так сказать, так и социально).