Сильмариллион (перевод Lex Hellhound)

— Позвольте мне пойти к нему, — предложил Белег. — Я буду охранять его и помогать, чем смогу; тогда люди не скажут, что эльфийское слово немногого стоит. К тому же, мне не хочется, чтобы такой парень почем зря в глухих лесах пропадал.

Тингол охотно дал Белегу разрешение поступать так, как тот сочтет нужным, после чего добавил:

— Белег Куталион, своей верной и доблестной службой ты заслуживаешь моей благодарности; не в меньшей степени за то, что сумел отыскать моего приемного сына. Посему можешь просить у меня чего угодно — ни в чем не откажу.

— В таком случае, прошу хорошего меча, — сказал Белег. — Орков слишком много расплодилось в последнее время, и одним луком их не всегда проймешь. Мне бы такой клинок, чтобы мог с их доспехами справляться.

— Можешь выбрать себе любой из имеющихся, — ответил Тингол, — за исключением моего собственного, Аранрута.

Белег выбрал Англашель. То был прекрасный меч, и назван был так потому, что выкован был из упавшего с небес пламенной звездой куска железа; он с легкостью рассекал любой металл, добываемый из земли. В Средиземье был лишь один клинок, способный сравниться с ним, и в этом предании он не упоминается, хотя был выкован тем же кузнецом из того же самого куска железа. Кузнецом тем был Эол, Темный Эльф, женившийся некогда на сестре Тургона Аредель. Англашель он с большой неохотой отдал Тинголу в качестве платы за проживание в Нан Эльмот; а его близнец, Ангуйрель, оставил у себя. Позже он был украден у Эола Маэглином, его собственным сыном.

Но когда Тингол протянул Англашель Белегу, Мелиан посмотрела на клинок и заметила:

— Есть в этом мече тьма. Злоба создавшего его кузнеца до сих пор живет в нем. Меч этот не полюбит руку, держащую его; недолго он тебе прослужит.

— Я все же попользуюсь им, пока это возможно, — сказал Белег.

— У меня есть еще один дар для тебя, Куталион, — продолжала Мелиан. — В глуши он тебе пригодится, да и тем, с кем ты будешь путешествовать.

И она передала ему запас лембаса, эльфийского дорожного хлеба, завернутого в серебристые листья и перевязанного ниточками, узлы которых скрепляла печать королевы — белый воск в форме цветка Тельпериона. Ибо по традиции Эльдалие хранение и раздача лембаса была прерогативой одной только королевы. Мелиан даже нарочно не смогла бы придумать, как показать большее расположение к Турину, нежели дать этот хлеб; ведь никогда прежде эльфы не позволяли людям пользоваться им, да и впоследствии делали это нечасто.

С этими дарами Белег и покинул Менегрот, возвратившись на северные границы, где проводил немало времени и имел множество друзей. И когда в Димбар вновь пришли орки, Англашель был несказанно рад покинуть ножны; но пришла зима, и нападения прекратились. В один прекрасный день товарищи не обнаружили в лагере Белега; больше он к ним не возвращался.

***

Когда Белег ушел в Дориат, Турин повел разбойников на запад от долины Сириона, поскольку бродячая жизнь в вечном страхе быть обнаруженными им уже давно надоела, и они планировали найти для себя более безопасное убежище.

Однажды вечером они наткнулись на трех гномов, тут же бросившихся от них со всех ног. Но один из них поотстал и вскоре был пойман; один из разбойников отобрал у него лук и стал стрелять в оставшихся двоих, быстро растворявшихся в полумраке. Захваченный ими гном назвался Момом; он принялся умолять Турина сохранить ему жизнь, предлагая в качестве выкупа свое потайное логово, которое без его помощи им обнаружить не удастся. Пожалев Мома, Турин отпустил его.

— Так где твой дом? — спросил он.

— Высоко над этой местностью расположено жилище Мома, на высоком-высоком холме. Теперь этот холм называют Амон Руд; эти эльфы все названия поменяли.

Турин молча уставился на гнома и долго сверлил его взглядом.

— Веди нас туда, — в конце концов сказал он.

На следующий день они отправились в путь, следуя за указывавшим дорогу Момом. Амон Руд возвышался на границе поросшей вереском возвышенности меж долинами Сириона и Нарога, и каменная его верхушка высоко вздымалась над окружающей местностью. Его отвесные серые склоны были покрыты лишь красной порослью серегона, прочно цеплявшегося за камень. И когда люди Турина уже подходили к холму, из-за облаков выглянуло клонящееся к закату солнце, осветив его верхушку, покрытую цветущим серегоном. И тогда один из разбойников воскликнул:

— Как будто там все кровью залито!

Но Мом уже вел их тайными тропами по крутым склонам Амон Руд; у входа в свою пещеру он с поклоном сказал Турину:

— Добро пожаловать в Бар-эн-Данвед, Дом Искупления; ибо именно так он будет отныне называться.

Навстречу им вышел со светильником второй гном, и Мим о чем-то торопливо с ним заговорил, после чего быстро скользнул во тьму пещеры. Турин последовал за ними и вскоре оказался в помещении в глубине холма, освещенном тусклыми светильниками, свисавшими с потолка на цепях. Здесь он обнаружил Мома, стоявшего на коленях возле кушетки у стены и с причитаниями рвущего на себе бороду, беспрестанно повторяя одно и то же имя. На ложе был третий гном.