Сильные. Книга 1. Пленник железной горы

Вот, опять она плачет. И светится — аж смотреть больно.

— Ешь колбасу, — говорит. — Любишь колбаску?

ПЕСНЯ ТРЕТЬЯ

Доставайте из погребов,Подымайте на белый светГрозное оружье боев,Грозную стальную броню!С древних лет я оружье ковал,Для мести ожесточал,Великими чарами заколдовал,Так и рвется на битву оно…«Нюргун Боотур Стремительный»

1

Мы едем в Кузню

Едем пятый день.

Мюльдюн все время молчит. Если я о чем-то спрашиваю, отвечает: «да», «нет» и «угу». Если этих слов не хватает — вообще не отвечает. На привалах оттаивает, делается настоящим балагуром:

— Костер разведи!

— Воды принеси!

— Садись есть.

— Ложись спать.

— Вставай!

И наконец:

— Сегодня на месте будем.

Я и не думал, что так обрадуюсь. Боязно? Конечно, боязно! Только я уже устал бояться. Страх плечи надавил, я его и скинул.

Лошадей нам дал дядя Сарын. Мой жеребчик, пегий коротышка, послушно следует за вороным здоровилой Мюльдюна. Цок-цок, будто на привязи. Понукать пегого не требуется, остается лишь глазеть по сторонам. Я и глазею — а что прикажете? Головой туда-сюда верчу. Вчера я спросил Мюльдюна, почему мы на облаке прямо в Кузню не полетели? Быстрее же, на облаке-то! «Да», «нет» и «угу» тут не годились, вот брат и промолчал.

Я ему ответ подсказал:

— Ты мне Средний мир хотел показать, да?

— Угу.

Поговорили.

Когда мы из поселка выехали, я всё различия высматривал. Должна же ихняя земля от наших небес чем-то отличаться?! Много не высмотрел, врать не стану. На лугах трава по пояс. Ручей по камушкам звенит. Утки над рекой. Берега в осоке. По склонам гор — сосны да ели. Лиственницы еще. Вершины в дымке тают. Где люди живут, там юрты стоят. Здешние, правда, свои юрты белой глиной не мажут. Нету ее поблизости, вот и не мажут.

Вот скала — черная, блестит сколами.

— Мюльдюн, а Мюльдюн!

— Да?

— У нас на Небе такие скалы есть?

— Угу.

Лес в буреломах, не проберешься. Деревья мхом поросли, сыростью от них тянет. Под деревьями — сумрак, и хрустит в нем. Плохо хрустит, зловеще. Про лес я даже спрашивать не хочу. Зачем нам такие леса? Снова на приволье выехали: уруй-уруй! Речка по порогам скачет, пыль водяная в воздухе висит. Радуги перемигиваются — красота! Рощи березовые, светлые. Реки-змейки: вьются, серебрятся под солнцем. На дубравах шапки кучерявые.

Осьмикрайняя, ты чудо!

Меня как подслушали. Горы сгорбились, присели на корточки. Назвались сопками, подкрались ближе, окружили. Сосны — редкая рыжая щетина. Трава выгорела, пожухла. Облака в ржавчине. И воздух гарью пахнет.

— Мюльдюн, а Мюльдюн!

— Да?

— У нас на Небе такая гарь есть?

— Угу.

Шутит Мюльдюн. Такого у нас на Небесах точно нет!

По берегам ручьев не растет ни былиночки. Вода — бурая мутная жижа. Пузыри лопаются, воняют. Ручьи слились в речку, вдоль нее мы и едем. Река виляет, и впереди, в излучине, нате-здрасте — дом. Ну и дом! Домище, в два раза больше нашего. Сплошные углы, стены громоздятся друг на друга. Сколько их всего? Тридцать? Сорок?! Крыша из железных полос, покрытых окалиной. Уложены полосы вкривь и вкось. Местами окалина, как короста, отвалилась, и под ней тускло блестит металл.

Дом дрожит. Так дрожит горячий воздух в полуденную жару. Постройка то расплывается, то вновь собирается воедино, становясь неправдоподобно четкой. Стены норовят пуститься в пляс, каждая сама по себе. В окнах полыхают отсветы: багровые и синие. Из шестигранной блестящей трубы извергаются клубы густого дыма. Под крышей гремит гром. Лязг, уханье, земля трясется под ногами. Мой пегий беспокоится, стрижет ушами. А вокруг-то, вокруг! Всё измарала жирная копоть. Река несет хлопья сажи. В земле зияют угольные провалы. Дыры, глубокие ямы, а может, пути в Нижний мир, они курятся вонючей дрянью. Из дальних вырываются охристые языки пламени. Темнеет быстро, хотя до вечера еще далеко. Я задираю голову к небу, желая узнать, где сейчас солнце, и едва не вываливаюсь из седла. Солнце скрыли тучи, а небо — серо-стальное колесо! — ой, караул!

— Мюльдюн, а Мюльдюн!

— Да?

— Там наше небо…

— Знаю, — мой брат расщедрился на новое слово.

— Оно вращается!

— Угу.

— Почему?

— Три Мира.

— Что Три Мира?!

— Они тут сходятся.

— Но ведь крутится! Вертится!

— Это обод, — говорит Мюльдюн.

Косится на меня, жалкого балбеса, и уточняет:

— Обод Нижнего неба.

Голова у меня крепкая. Вот, уже не кружится. Но еще долго, не в силах оторвать взгляда, я смотрю на стремительное вращенье небесного обода. Меня засасывает туда — не домой, к папе с мамой, а в кромешную вертлявую прорву. Когда же я возвращаюсь к делам земным, то вижу стократ худшее зрелище.

Ой-боой! Ой-ё-ёй!

От ужасного дома к нам бежит здоровенный черный адьярай!

2

Разве ж это брат?

Плохой адьярай. Плохой адьярай.

Очень плохой адьярай.