Силовой вариант

Стараясь не шуметь – Витя Суваев прошел черным ходом, вышел на задворки через черный ход. Подмигнул бачонку – сыну Юсефа, который здесь сидел и присматривал. Бросил ему заранее заготовленное лакомство – большую, советскую шоколадную конфету с вафлей внутри, для СССР обычное лакомство, а для афганского бачонка из нищей многодетной семьи – настоящее сокровище. У них было негласное соглашение – бачонок, охранявший задний, черный ход – в упор его не видел и сидел здесь до тех пор, пока он не придет – чтобы запереть дверь черного хода на засов. Не запирать – было опасно…

Никто не должен был знать о его походах. Потому что если узнают – то возникнут вопросы. Неприятные. И рано или поздно – на них будет получен ответ. Не бывает вопросов без ответов в этой жизни…

Пробежав заваленным битым кирпичом, глиняными блоками, горелыми останками машин, он вынырнул на улицу. Перед этим – замер в тени проулка между этими двумя домами, огляделся. Никого не было видно…

Нафаров он тоже вознаградил – сунул им бумажку в десять афганей. Для них хватит… советский вообще мог ничего не оставлять. Но надо… эти тоже будут молчать.

На углу квартала поймал такси – бело-оранжевую Волгу, битую, разукрашенную какими-то наклейками с усатым, веселым водителем, который понимал по-русски. Попросил отвезти на Майванд, расплатился афганями…

На Майванде – вышел. Канул в толпу – здесь шумели, торговались, защитники революции – они так и назывались сейчас – внимательно следили за порядком. В толпе было немало русских – в том числе одетых так же, как и Суваев, в остромодную джинсу. Никто не обращал на него внимания, кроме маленьких зазывал из дуканов…

Неуклюже проверившись, Суваев нырнул в газахурию – небольшую примитивную едальню – кафе на первом этаже дома, где торговали лепешками с мясом и пловом на вынос. Вход в газахурию прикрывало легкое, полупрозрачное покрывало с каким-то сказочным, ярким сюжетом. Внутри было на удивление прохладно, играла музыка из последнего индийского фильма, который ходил смотреть весь Кабул. За низенькими самодельными столиками горбились афганцы, в основном офицеры и торговцы, торгующие здесь же, на этой улице и сейчас пришедшие пообедать. Даже горячий плов в обед – был доступен далеко не всем афганцам. На него – никто из едящих не обратил внимания – здесь, в Афганистане не принято было лезть в чужие дела…

Владелец газахурии – черноглазый, быстрый, молодой, с гладкими, выбритыми до синевы щеками и короткими, ухоженными офицерскими усами – встретил нового посетителя в традиционном полупоклоне, сложив руки. Восточная, ничего не значащая вежливость – он же, случись шурави отвернуться – ткнет его ножом в спину.

– Салам алейкум, эфенди Виталий. Хуб асти? Чатур асти?

– Хуб хастам[130]…

Шурави – достал одну за другой из сумки две, по советской традиции обернутые в газету Правда бутылки, передал их владельцу газахурии. Тот поклонился еще ниже – водка стоила дорого…

– Ташаккор, эфенди. Хейли мамнун[131]

…

За спиной дуканщика была прикрытый более плотной тканью занавеси ход на кухню. Шурави знал этот ход, не раз ходил по нему. Пригнувшись, он отодвинул рукой занавеску и прошел на кухню, хозяин заведения не протестовал…

Миновав горящую земляную печь – тандыр и вполне современную большую газовую плиту, питающуюся от больших, красных баллонов, которые развозили утром по городу специальные машины – русский подошел к двери – здесь уже была вполне современная, европейская, дверь, весьма крепкая. Он постучал в нее – три раза, потом еще два – и дверь открылась…

За дверь – была довольно прилично обставленная комната, ее земляной пол почти полностью закрывали вытоптанные ковры – в этой части света вытоптанный ковер ценился куда больше, чем новый. Здесь бы – было освещение от лампы – летучей мыши и довольно большая кровать, которую притащили из разгромленного при боях в Кабуле военного госпиталя – тогда кто остался в живых, тащил что мог и откуда мог. Здесь же были два стула – явно самодельных колченогих. Оба были заняты – на одном сидел одетый как местный мужчина, почти точная копия хозяина заведения, только без усов и еще моложе. На соседнем стуле сидел подросток, который упорно смотрел в пол, не смея поднять на шурави глаза. Если присмотреться – то можно было заметить, что его ресницы и брови подведены тушью, а щеки – женскими румянами…

– Салам алейкум, эфенди Виталий. Хуб асти? Чатур асти?

Шурави не ответил на приветствие – он буквально пожирал подростка глазами, его руки дрожали от нетерпения, в горле моментально пересохло. Кабул был тем местом, где он мог быть самим собой, мог не сдерживать свои тайные желания…

– Чанд соле асти[132]… – хриплым голосом спросил он подростка

– Дуаздах, эфенди[133]… – ответил подросток, по-прежнему не поднимая глаз…

Двенадцать…

Младший брат хозяина заведения был вынужден подняться на цыпочки, чтобы говорить в ухо русскому.