Силуэты. Еврейские писатели в России XIX – начала XX в.

Интересна и его статья «Несколько слов о евреях вообще и русских евреях в особенности» («Русский инвалид», 1859, № 58). Говоря о евреях как о наиболее образованном народе в Европе, как о творцах образцов юриспруденции и открывателях научных законов задолго до европейцев, Мандельштам задаётся (риторическим) вопросом, почему именно в России образованные евреи не имеют тех гражданских прав, которыми обладают самые низшие общественные слои коренного народа. Кроме того, отмечал он, евреям не дозволено в России иметь своих мерзавцев: в том, что натворили Мошка и Йошка, огульно обвиняют всех евреев; а вот злодейства Ивана и Степана – это только их личные преступления. Он утверждал, что евреи переимчивы и вполне способны к ассимиляции (в терминологии той эпохи – «сближении», «слиянии» с христианами). Великие мыслители-евреи писали на языках тех народов, среди которых жили: Иосиф Флавий (ок. 37-ок. 100) – на греческом, Моисей Маймонид (1135-1204) – на арабском, Бенедикт Спиноза (1632-1677) – на латинском, Бенджамен Дизраэли (1804-1881) – на английском, Генрих Гейне (1797-1856) – на немецком и т. д. Да и на ментальном уровне страна проживания неуклонно меняет характер и душевный склад рассеянного племени: Мандельштам говорит о легкомысленности французских евреев, о чопорности и набожности английских, педантизме немецких и о суеверии польских и турецких иудеев. И евреев Российской империи пасынками он вовсе не считает, напоминая о том, что в Крыму они жили ещё в глубокой древности, равно как и в Грузии, в коей иные княжеские роды, к примеру, Багратиони, признавали свои еврейские корни. Упоминает он и Хазарию с её иудеями-каганами и т. д. Главное же, что объединяет русских и евреев – один царь, одно знание и одна вера в будущее России. И Леон уверен: в случае равноправия евреев они и в морали, гуманизме, благотворительности, стремлении к просвещению – непременно станут равными с коренным народом.

Занимается Мандельштам и непосредственно литературным творчеством. В 1864 году он за собственный счёт печатает в Берлине драматическую повесть в стихах «Еврейская семья». Однако Цензурное ведомство не допустило её распространение в России ввиду «тенденциозности и предосудительности в содержании означенного сочинения». И это несмотря на верноподданический дух повести, завершающейся общим хвалебным хором «Боже, царя храни!», и на многократно повторяемые там славословия тому миропорядку, «когда все племена Отчизны стеною встанут вкруг Царя»! Но цензор был по-своему прав – Мандельштам действительно был необъективен, да и не мог быть объективным, когда воспевал величие и крепость духа своего народа. Вот какие слова он вкладывает в уста одного из персонажей драмы – раввина Иосифа:

…Былых вековЛишь книги наши я открою, –И я живу не только снова,Не только юностью своей,Но тысячью и чуждых жизней;

Всех мучеников нашей веры,Всех тех великих мудрецов,Героев, праведных царей,Которых нам послал ГосподьВ течение трёх тысяч летПо всем концам земного шара!Поэтому и невозможно,

Чтобы народ такой, как наш,Мог исторически погибнутьПока есть люди на земле…

Героизирует автор и мучеников иудейской веры. Так, Иосиф рассказывает ученикам поучительную историю о том, как еврейский ребёнок не пожелал поклониться языческому Зевсу и со словами: «Наш Бог один, о Израиль!» принял суровую казнь.

Принадлежность к еврейству знаменует здесь неразрывную связь и преемственность с деяниями славных пращуров богоизбранного народа. И на этом фоне особенно горьким и жгуче несправедливым выглядит положение семьи честного портного, еврея Баруха, отверженной, униженной и гонимой. Барух в сердцах восклицает:

…ПозорНевольно и невинно часто

Передаёт еврей в наследствоСвоей семье; с моей нуждойСопряжена судьба детей;Сто раз в неделю я, как нищий,Прошу работы у вельмож;Меня толкают, унижают,Подшучивают надо мной;

Во мне не полагают чувства;Я людям – жид, не человек.

А вот какие поистине пророческие слова говорятся здесь о немцах:

Ждать милости от них еврею –Точно то же, что от скалПросить воды, плодов древесных.

Мандельштам саркастически высмеивает господствующие антисемитские предубеждения того времени: