Силуэты пушкинской эпохи

В 1807 году Бичурин отправился во главе духовной миссии в Китай, где занимался изучением китайского языка, истории, много переводил, написал сочинения о Тибете, Монголии, Восточном Туркестане, составил географическое описание Цинской империи, собрание высказываний древних китайских философов. По свидетельству его друга Тимковского, по отъезде Бичурина из Китая 15 верблюдов увозили приобретенные им сочинения китайских авторов для отечественных библиотек. Однако научные изыскания Бичурина явно контрастировали с, мягко говоря, вольной жизнью, которую он вел в Китае. По возвращении в Петербург его предали духовному суду за расстройство миссии и неблаговидное поведение ее членов. Он был сослан на Валаам, но по ходатайству друзей из Министерства иностранных дел, ему было позволено поселиться в Александро-Невской лавре.

Бичурин работает в качестве переводчика в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел и одновременно ведет интенсивную издательскую деятельность. Выходят его статьи, переводы, сочинения: «Описание Тибета в нынешнем его состоянии» — труд, посвященный З. А. Волконской, по сути дела, первый правдивый источник сведений о Тибете, — «Записки о Монголии», «Описание Пекина». В 30-е годы Бичурин путешествует по Байкалу и Сибири, встречается с декабристами, а в «Московском телеграфе» и «Литературной газете» появляются его очерки и статьи о природе этого края.

В 1831 году он подал прошение в Синод о снятии с него монашеского сана. Синод согласился, но император Николай после некоторых колебаний повелел «не дозволять оставлять монашество». К этому времени Бичурин уже совершенно светский человек. Мало кто воспринимает его как священника, но имя его хорошо известно и в научном мире, и в обществе. Его работам посвящаются десятки статей, на протяжении 9 лет ему трижды присуждается Демидовская премия. Бичурин становится классиком синологии. Он написал «Китайскую грамматику» — первый в России учебник китайского языка — и пользовавшуюся огромной популярностью книгу «Китай, его жители, нравы, обычаи, просвещение», в которой полемизировал с европоцентристским взглядом на Китай, как на символ застоя, косности и национализма. Напротив, традиционность жизненного уклада в Китае, по мнению Бичурина, несомненное достоинство, выгодно отличающее Китай от Европы, а потому и столь значимое для России. «Мы, — писал Бичурин, — ныне знаем в свете один только народ, у которого философия, к необыкновенному удивлению Европы, связана с религией самыми тесными узами, — китайский».

Д. Н. Блудов (1785–1864)

Граф Дмитрий Николаевич Блудов если и не был организатором, то по крайней мере подал повод для образования литературного общества «Арзамас», объединявшего писателей карамзинской школы.

«Для получения наследства. — вспоминал Ф. Ф. Вигель, — Блудов когда-то ездил в Оренбургскую губернию. Дорогой случилось ему остановиться в Арзамасе; рядом с комнатой, в которой он ночевал, была другая, куда несколько человек пришли отужинать, и ему послышалось, что они толкуют о литературе. Тотчас молодое воображение его создало из них общество мирных жителей, которые в тихой, безвестной доле своей посвящают вечера суждениям о предмете, который тогда исключительно занимал его.

Воспоминание об этом вечере <…> подало ему мысль библейским слогом написать нечто под названием „Видение в какой-то ограде“».

Это событие и лежало у истоков создания общества Арзамасских безвестных литераторов, в которое вошел и сам Блудов с прозвищем Кассандра.

Дальний родственник Державина и двоюродный брат драматурга Озерова, приятель Батюшкова, Жуковского, душеприказчик Карамзина (Блудов издал по завету историографа XII посмертный том «Истории государства Российского»), он получил блестящее образование, весьма близкое к классическому европейскому. Француз Ипполит Оже, познакомившийся с Блудовым в Петербурге, писал: «Я люблю вспоминать о моих тогдашних разговорах с Блудовым. Мне все казалось, что я еще в Париже: так хорошо знал он наш язык со всеми оттенками и особенностями, так свободно владел им… Память у него была изумительная: он говорил, как книга. Разговаривая, он всегда ходил по комнате слегка подпрыгивая, точно маркиз на сцене (персонаж комедии Реньера „Игрок“). Сходство было такое полное, что мне всегда чудилось, будто на нем шитый золотом кафтан и красные каблуки».