Силы неисчислимые

Чем глубже входим в лес, тем гуще заросли по обочинам дороги. И вдруг видим среди кустов людей. Они жмутся к нам, тянутся руками. Это местные жители, покинувшие свои деревни. Сердце сжимается при виде их: тяжела лесная жизнь беженцев из выжженных и разоренных мест. Тесно, холодно, сыро в наскоро сложенных шалашах. Одежды не хватает. Многие в тряпье, в лаптях, в каких-то немыслимых опорках: много ли захватишь из дома, когда на улицах строчат пулеметы и огнем занимается крыша. Лица худые, землистые - голодно в лесу. Нет продуктов, нет соли: фашистская блокада уже крепко дает себя знать. Особенно жаль ребятишек: чем повинны они, за что им, только что вступающим в жизнь, терпеть эти муки? Но стоит на мгновение закрыть глаза - и словно нет вокруг этого человеческого горя. Со всех сторон несутся веселые, приветливые возгласы.

- Добро пожаловать, родненькие!..

- Спасители вы наши...

И восхищенный мальчишеский шепот:

- Гляди, Пашка, гляди... Не иначе командир взвода...

- Взвода? Ну и дурак же ты, Вовка! Видишь, сколько ремней, значит, ротный, не меньше...

Шум усиливается. Все гуще толпа беженцев, все теснее она обступает дорогу.

Сойдя с коней, вместе с Ревой идем в толпу.

- Добрый вечер, землячки! - весело здоровается Павел.

- Что правда, то правда: настоящие землячки, раз в землянках живем! откликается из толпы столь же веселый голос.

Передо мной вынырнула молодая стройная девушка. Из-под платка выбиваются светлые льняные волосы.

- Вот возьмите, пожалуйста! - И она, вся зардевшись, протягивает мне букетик подснежников. - Это за то, что вы пришли сюда...

От волнения не сразу нахожу слова благодарности, а девушка уже исчезла. Ко мне протискиваются старики.

- Тут слух прошел, будто уходите вы далеко отсюда и всю партизанскую силу с собой забираете, - допытывается седобородый дед. - Может, оставите хоть малость, чтоб нас, немощных, охранять? В лесу ведь остаются одни бабы, ребята несмышленые да мы, хилые... - И сам себе отвечает: - Видно, надо так. Мы не обижаемся. Страшно только: не будет нам тут без вас жизни...

- Ты чего раскис, Михаиле? - горячо обрывает его сосед и сердито при этом стучит палкой по земле. - Бога побойся, товарищи немцев воевать идут, а не нас с тобой охранять.

- Да с лягушками на болоте чи охраняй чи не охраняй, все равно не спасешься: не убьют, так и так умрешь...

Разговор обрывается. Все смотрят на проходящих партизан. Ничего не сказав мне, Павел уходит к своему коню, вскакивает на него и, ловко маневрируя, скрывается за поворотом. Его догоняют Богатырь и Бородачев.

Хочется, очень хочется поговорить с этими людьми, рассказать им, куда и зачем мы направляемся, но надо молчать, нельзя быть откровенным. И я отдаю своему адъютанту Лесину команду: переписать всех больных ребятишек, чтобы наш доктор успел оказать им необходимую помощь.

Говорю окружившим меня людям что-то ободряющее. А сам не могу оторвать глаз от ребятишек. И сегодня больно вспоминать о них. До чего же голодные, измученные, раздетые. Нерешительно приблизилась ко мне девчушка лет пяти. На ней изодранное платьишко. На лице без кровинки ввалившиеся страдальческие глаза. Они смотрят с таким мученическим ожиданием: просят, слезно умоляют... Беру ее на руки. Девочка подбирает ножки, чтобы не запачкать моей гимнастерки, доверчиво обнимает меня ручонками, прижимается всем своим худеньким тельцем.

- Ты чья, девочка? - на ушко спрашиваю ее.

Она поднимает грустные глаза, и тут же прячет лицо за мое плечо, и еще крепче сжимает ручонки вокруг моей шеи.

- Чья девочка? - уже громко спрашиваю окружающих.

- Не знаем, - отвечает кто-то.

- Да как же не знаете?! - протискивается вперед пожилая женщина. - Это же Ленка Минчук. У них же всю семью фашистские ироды перебили. Она одна в живых только и осталась...

И сразу послышались голоса:

- Наша она теперь...

- Воспитаем, коль сами живы останемся...

- Вы только возвращайтесь скорей, а дочку сохраним...

- Спасибо, товарищи!- только и сказал я и с болью опустил на протянутые отовсюду руки девчушку.

Я еще долго не мог бы оторваться от этих людей, но тут колонна остановилась, и между народом ко мне стали протискиваться наши разведчики, настойчиво требуя: "Дорогу, дорогу!" И еще не добравшись до меня, через голову толпы крикнули:

- Каратели жгут Большую Березку.

- Народ расстреливают!..

Моя команда подхватывается мгновенно. Конные автоматчики, пулеметчики на тачанках, минометчики и артиллеристы - все, кто были на лошадях и на колесах, стремительно помчались к Большой Березке.

Уже начинала меркнуть заря, и только зарево пожара на холме зловеще освещало поле, когда мы ворвались в село. Гитлеровцы, отстреливаясь из-за горящих домов, бегут.