Силы неисчислимые

— Ну, рассказывайте, что там в Хинельском лесу делается? — теребят нас Богатырь и Бородачев. — Ты чего ж, Павел, молчишь?

— Почти то же самое, что и здесь, — отвечает Рева, — только там к партизанам пока еще не летают литаки и радиостанций тоже нема. Так что об их действиях никто на Большой земле ничего не знает, даже не знают, что хлопцы здорово воюют…

Я рассказываю о том, что там действуют четыре крупных отряда. При нас пришел из Курской области еще один большой отряд под командованием Покровского. Создан партизанский совет.

— Небольшие, видимо, отряды? — спросил Богатырь.

— Э, такие, брат, отряды, — оживляется Павел. — Самый меньший отряд Гнибеды Ямпольского района насчитывает сто восемьдесят человек.

— А вооружение какое? Слабоватое? — спрашивает Бородачев.

— Слабое? Та знаешь, Илья Иванович, что у них есть оружие всех видов, вплоть до дальнобойных гаубиц. А какой салют нам дали перед отъездом: три артиллерийских залпа! А угощение какое — мяса сколько хочешь, бо у них свой откормочный пункт свиней имеется. — Рева заливался от удовольствия. — И мельница, и пекарня, и хлебозавод целый тоже на месте. Ну што ты хочешь, Захар, — обращается он к Богатырю, — сам понимаешь, це ж Украина. Харч так харч, просто сам в рот просится, а ты же знаешь, какое значение имеет харч для солдатского настроения.

Подробно рассказываю товарищам обо всем, что довелось увидеть и услышать в Хинельском лесу. Если и на Черниговщине так, то бросок за Днепр будет не столь уже рискованным.

Рева снова принимается перебирать наши дорожные приключения, увлекается, и в его передаче пережитые нами события стали приобретать явно романтическую окраску.

Воспользовавшись тем, что за дверью послышался громкий спор, выхожу в соседнюю комнату. Ну, конечно, наши уважаемые старики Кривенков и Струков заспорили. Егор Емельянович Струков был нашим первым проводником, когда мы устраивали засаду на большаке Суземка — Денисовка, да так и остался с нами. Беспокойный дед. Часа не проживет без жаркой дискуссии.

Григорий Иванович Кривенков нападает на друга:

— Ты хоть видал, куда он задние ноги забрасывает? На пол-аршина за след передних. Это лошадь для бегов, а не по борозде ходить…

Струков тут же перебивает его:

— Подумаешь! Великое дело — бега… Ничего с ним не случится, если полдня плуг потаскает, походку не испортит. А единоличником, Григорий, между прочим, я никогда не был и не буду. Запомни это!

Вмешиваюсь в их перепалку и узнаю, что Струков мечтает на Чердаше вспахать весной огород, а Григорий Иванович вступился за коня и в запале обозвал Струкова единоличником.

- Вишь ты, раскипятился самовар из Герасимовки, — прикрикнул Григорий Иванович, чем окончательно рассердил Струкова.

— Егор Емельянович, — пытаюсь успокоить Струкова, — зачем сердишься, ведь был же ты когда-то единоличником?

— Я? Никогда в жизни!

— А до вступления в колхоз?

— Когда это было? Даже года того не припомнишь. А вот ты, — взъелся он снова на Кривенкова, — ты сейчас раздаешь колхозную землю, тоже мне председатель!

Не могу удержаться от смеха. Объясняю Струкову, что он зря возводит напраслину на Григория Ивановича. Тот умело организует посевную, чтобы обеспечить партизан хлебом.

— И твоей Герасимовке не мешало бы этим заняться, — басит Кривенков.

— А мы что, в фонд Гитлера будем сеять, что ли? — парирует Струков.

Раздаются частые удары по рельсу: воздушная тревога. Григорий Иванович раскашлялся, обессилел. Обеими руками опирается о косяки окна. Подбежал к окну и Струков. Послышался гул. В чистом, светлой бирюзы, небе над Слободой показался самолет. Григорий Иванович так запрокидывает голову, что борода стала торчком и уперлась в стекло.

— Егор, смотри, как ловко маневрирует, гад, — едва перевел дыхание Григорий Иванович.

— Эх, шандарахнуть бы из винтовки под самый живот. Как думаешь, Григорий, будет бомбить?

— Да не волнуйся, Егор Емельянович, — проговорил незаметно пришедший Рева. — Це Гитлер потерял свой глубокий тыл и вот послал литуна разыскать его.

Когда затих звук улетевшего самолета, в дверях показывается Захар Богатырь. Отзывает меня в сторону.

— Уже третий раз за последние дни навещают. Видно, враг что-то затевает, возможно, будет бомбить… Надо, пожалуй, предупредить население, чтобы по тревоге все уходили в лес.

— Ты прав, Захар, — соглашаюсь с ним. — Надо во всех деревнях выставить посты ВНОС, чтобы бомбежка не застала врасплох.

…Яркое солнышко вот-вот покинет небосклон, но оно еще щедро облучает нашу комнату. Под окном, у которого на обед пристроились я, Захар и Павел, в голых кустах сирени мятежно шумят воробьи — им нет никакого дела до наших переживаний, людских бед и тревог. С крыши падают тяжелые капли. На улицах Слободы снова многолюдно, доносятся звонкие голоса детворы. С прибрежных лугов Неруссы выезжают на санях партизаны. Это возвращаются с заданий диверсионные группы Шитова и Блохина. Не успевают хлопцы соскочить с розвальней, как раздаются звуки баяна и веселый голос подрывника Мишина затянул лихо:

Лютый Гитлер приуныл,Потерял глубокий тыл…