Силы неисчислимые

— Спасибо Советской власти, запаслись малость. Хлеба вот ни кусочка нет, а детям есть хочется… — Она не говорит, а причитает.

— А гарнизон большой в Буде? — перебиваю ее.

— А что это такое?

— Немцев там много?

— Да откуда нам знать, батюшка! Натопаемся, намаемся за целый день так, что до утра без задних ног на печи валяемся…

— А полиции много?

— Зрение у меня никудышнее. По улице ходимши, света божьего не вижу, не то что полицейского. Теперь все перемешалось, не разберешь: может, где и партизаны ходят, так мы тоже не видим…

— Люди добрые, ну за что вы нас задержали? Не виноваты мы ни в чем. Отпустите!.. — заголосила та, что помоложе.

— А кто вас сюда послал? — резко перебиваю ее.

— Дети голодные сидят. Вот они и послали.

— И в Хлебороб вас тоже дети посылали? — спрашивает Богатырь.

— Для детей куда хошь мать пойдет, чтоб они с голоду не попухли, отвечает старуха, а сама прячет глаза.

— Ну что же, пусть будет по-вашему, — спокойно говорю я. — Вы наши старые знакомые, и мы вас в обиду не дадим. Только уж вы посидите здесь, пока мы свои дела закончим, а потом, может, удастся и ваших детишек проведать, может, чем вам и поможем…

Благодарности не последовало…

Прибежала Лиза Попова. Едва мы вышли из избы, девушка взволнованно зашептала:

— Командир Смирнов приказал передать, что на опушке леса появились немцы.

— А вы как сюда попали? — как можно спокойнее спрашиваю ее.

Лиза заливается румянцем, как провинившаяся школьница.

— Не могу я быть связной, товарищ командир. Мне в роте больше нравится, а то ведь вроде бы я и не на войне…

— Ну, знаете, много мы с вами навоюем, если каждый боец будет выбирать себе место по своему вкусу, — проворчал я и отпустил Лизу.

Взобравшись с Богатырем на крышу наблюдательного пункта, быстро осматриваем местность. На опушке леса с полсотни солдат в немецких шинелях. Двое из них, вооруженные биноклями, смотрят в нашу сторону. Вряд ли они что-нибудь увидели: жителей и партизан словно ветром сдуло, жизнь в деревне совсем замерла.

Два солдата направились к деревне. На половине пути они опускаются в снег. Ползут и стреляют из автоматов короткими очередями. По-видимому, для храбрости.

Потом вслед за ними двинулись остальные. Развернувшись цепочкой, они тоже ползут по снегу. Застрочили три ручных пулемета.

— Клюнули! — восторженно восклицает Богатырь.

Вот бы сейчас подкинуть на высотку настоящие пулеметы! Но не успеть. Ладно, пусть лезут. Но нет ли тут подвоха? Внимательно осматриваюсь по сторонам. Нет, кроме горстки этих чудаков, никого не видно. А они ползут и без конца сыплют из пулеметов по пустым окопам.

— Сколько же они патронов тащили на себе, — удивляется Богатырь. — Не меньше десятка дисков на пулемет…

Он хотел еще что-то сказать, но замолк на полуслове. Фашисты приподнялись со снега и стали короткими перебежками приближаться к окопам. По-прежнему строчат пулеметы, но паузы между очередями все больше, и наконец стрельба вовсе прекращается. Один из офицеров пошел на высотку во весь рост. Остановился у макета пулемета, пнул ногой соломенное чучело и что-то крикнул своим солдатам. Те окружили окоп. До нас доносятся их голоса, громкий смех.

И тогда открыли огонь наши. Четыре пулемета ударили по врагу. Застигнутые врасплох, эсэсовцы не успели даже укрыться в окопах. Только долговязому офицеру удалось уцелеть. Сбросив шинель, он помчался по снегу. Чтобы легче было, кинул автомат. Петляя как заяц, он уже приближался к дороге, когда я увидел командира взвода Иванченкова. Он скинул полушубок и валенки. В носках побежал по снегу. Один из немцев зашевелился. В руках у него автомат. Он уже прицелился в Иванченкова.

— Берегись! — не удерживаюсь я от крика.

Но опасность, нависшую над Иванченковым, заметил не только я. Пулеметчик Сережа Яркий дал короткую очередь. Не успев ни разу выстрелить, фашист затих.

Иванченков быстро нагнал беглеца. Эсэсовский офицер выдохся, упал. Иванченков пытался его поставить на ноги, но тот вдруг зверем накинулся на него. Раздался выстрел, и эсэсовец повалился в снег.

- Вот, гадина, — сказал Иванченков, возвратившись к нам, — пытался вырвать у меня пистолет.

— Жаль, «языка» потеряли, — вздыхает Богатырь.

Отчитываю Иванченкова: куда это годится — командир босиком бегает за немцем.

— Не отпускать же его, — смеется тот.

К высотке направляется пулеметчик Оридорога.

— Вы куда? — окликает его Богатырь.

— Взглянуть, товарищ комиссар, на свою работу.

— Работа подходящая. Я сам видел, как ложились твои пули. Знаешь что, захвати-ка с собой тех спекулянток. Пусть тоже полюбуются.

— Зачем это, товарищ комиссар? — удивляется Оридорога, но тут же, поняв оплошность, добавляет: — Разрешите выполнять?

— Подождите выполнять. — Комиссар разъясняет: — Пусть посмотрят, а после этого отпустите их на все четыре стороны: им не впервые радовать своих хозяев такими вестями.

Понимающе улыбнувшись, пулеметчик побежал выполнять приказание. А Богатырь повернулся ко мне:

— Вот еще один урок. Боец должен знать суть задания, иначе получается: «Зачем это, товарищ комиссар?..»

Такой у нас комиссар. Из любого случая умеет полезный вывод сделать.