Силы неисчислимые

— Между прочим, ВЧ здесь нет. Этой связью пользуется только командующий фронтом. Кстати, вы приехали в штаб фронта, при чем тут Украина? Это было сказано таким официальным тоном, что больше ни о чем не хотелось расспрашивать. Когда чуть позже мы сидели в столовой, в нашем кругу снова царило оживление, но ко мне прежнее приподнятое настроение уже не возвращалось.

После короткого отдыха все направились к полковнику Горшкову. Неожиданно речь пошла только о боевых действиях в границах дислокации соединения Емлютина. Тут уж мы совсем растерялись и перестали что-либо понимать: или нас с Ковпаком уже включили в соединение Емлютина, или только думают присоединить…

Брошенные Матвеевым слова: «Вы приехали в штаб фронта, при чем тут Украина?» — не забывались.

Ковпак и я оставили полковника Горшкова и, стараясь отвлечься, прошлись к опушке леса, но очень скоро послышались голоса наших товарищей:

— Скорее идите сюда. Едем в Москву!

Матвеев усаживается в легковую машину. Остальным предоставлена грузовая. Перебрасываясь шутками, втискиваемся в кузов и сразу же трогаемся. Дорога длинная, трясучая и пыльная, но это не смущает нас.

И вот — Москва! Мы въезжаем в нее уже вечером. Город затемнен. Посты беспрерывно останавливают наши машины. После проверки слышим одни и те же слова:

— Можете следовать, товарищи!

Едем и едем по московским улицам. Многоэтажные здания сменяются низенькими деревянными домишками, появились водопроводные колонки на перекрестках. Машина подпрыгивает на крупных булыжниках мостовой.

— Э, да мы выезжаем из Москвы, — замечает Дука, который, как мы знали, до войны здесь жил и учился. Сначала мы не поверили. Но вот поехали лесом, а потом наконец вкатились в ворота какого-то городка.

Нас встречают люди… в белых халатах и нам представляется начальник санатория! Он тут же любезно предлагает пойти в… баню, после чего надеть пижамы и отправиться ужинать…

— Что ты сказал, голубчик? — переспрашивает Ковпак. — В баню? Пижамы? Мы что к тебе на курорт приехали?

Начальник молчит. Лицо у него строгое. Взгляд непреклонный.

— Ты лучше показывай, браток, где жилье нам будет, — наступает Ковпак, — а то мы у тебя вызовем такой зуд, что сам в баню побежишь.

— Без санобработки я вас в корпус не пущу, — решительно заявляет начальник.

— Ну и не надо, — распаляется Сидор Артемьевич. — Хлопцы, разжигай костры!

— Что вы, товарищи, ведь в городе затемнение, — испуганно говорит начальник.

— Мы уже год живем без твоей бани и без корпуса, — сердито разъясняет Ковпак.

— Чтет же это получается? — возмущается Дука. — Везли в Москву, а привезли черт знает куда…

— Вы дайте нам телефон, мы позвоним в Центральный штаб партизанского движения, — не выдерживаю и я.

— Указаний не имею, — возражает начальник. — И сейчас ночь, товарищи, там никого нет.

— Но дежурный там есть?

— Все равно не могу предоставить телефон. Идите в баню… — Голос начальника звучит умоляюще.

Кто-то из наших говорит:

— Товарищи, мало ли какие трудности нам пришлось пережить. Переживем и эти. Пошли в баню!

Первыми разделись Гудзенко и Сенченко, но оказалось, что горячей воды нет. И нас наконец впустили в корпус без санобработки. Разозлившись, мы отказались ужинать и легли спать.

Утром начальник, прошел по всем комнатам, которые мы заняли, и пригласил нас к завтраку. Но мы не спешим в столовую. И все в один голос:

— Свяжите нас с Москвой…

Вскоре после этого появляется офицер:

— Товарищи, о вас доложено Клименту Ефремовичу Ворошилову. Вам приказано позавтракать и ехать в гостиницу «Москва». Вас ждут…

В гостинице нас переодели до неузнаваемости и запретили называть себя партизанами. Как-то даже не по себе сразу стало: привыкли мы к нашей походной боевой форме — строгим кителям и кубанкам с красной лентой на околыше. В тот же день, дождавшись отбоя непродолжительной воздушной тревоги, мы вышли из гостиницы и отправились разыскивать штаб партизанского движения. Столица выглядела хмуро. Дома обрызганы зеленью маскировочных пятен, стекла перекрещены наклеенными бумажными полосами, витрины магазинов пусты, не видно ни одной рекламы. Редко проносятся легковые машины. На улицах людей мало. Все выглядят подтянуто и строго.

Мимо нас марширует колонна красноармейцев в касках. Звенит песня: «Москва моя, ты самая любимая…» Она поднимает во мне новую волну переживаний. Хочется подхватить песню, пойти вместе со строем. Молча стоим, пока колонна не скрывается за углом. Красная площадь.

Древний Кремль суров. Мавзолей прикрыт досками. Площадь пуста… Никто из нас не решается нарушить молчание…

Выходим на набережную у кремлевской стены, сворачиваем налево, блуждаем в лабиринте переулков. Легче найти дорогу в наших лесах!

Спрашиваем прохожих. Никто не знает нужного нам переулка. Подергивают плечами, довольно подозрительно нас осматривают и спешат по своим делам. Обратились к милиционеру. Он взглянул на наши пестро-серые блузы, кепки и скорчил такую гримасу, что я так я ждал: сейчас отведет нас в отделение. Но все же после некоторого раздумья он отпустил нас, так и не сказав, где находится наш злополучный переулок.