Симбионты

Леха рассеянно упомянул, что на работу дети устраиваются не только ради денег, это очень полезно для карьеры. Трудовой стаж дает льготу при поступлении в институт, между прочим. Но и помимо стажа варианты могут быть самые разные. Вон у нас Кузнецова, зачем ей жалкие полставки стажера в пресс-службе, тем не менее Машка просочилась в Нанотех, а она-то знает, что делает. Нанотех сейчас — сила, оттуда можно о-го-го как продвинуться…

— Задвинуться тоже, — невнятно сообщил отец с набитым ртом.

Мама сделала движение, будто собирается дать ему ложкой по лбу. У мамы были основательно поджаты губы: ох, сейчас начнется шоу.

— Ладно, — сказал отец. — Не тяни кота за хвост. Резюмируй.

Леха осушил залпом стакан сока, вытер губы и сказал — как в омут бросился:

— Мне пора работать.

— Нет, — отрезала мама. — Лешенька, будь же ты благоразумен. У тебя сейчас возраст самый опасный, когда перегружаться нельзя ни физически, ни психически. Куда тебе еще работать?

— Я в порядке, мам.

— Дорогой мой… А ничего, что ты не вполне здоров, мягко говоря?

Отец и сын уставились в стол. Оба знали, что им предстоит услышать. Сын переживал, отчего папа такой рохля. Папа думал о том, до чего же настырный у него ребенок и как хорошо было бы прямо сейчас провалиться сквозь землю.

— Я здоров, мам. Здоровее всех вокруг.

Мама даже руками всплеснула.

— О каком здоровье ты говоришь?! Рак не лечится до конца, у тебя рецидив может случиться в любой момент! Ты прошел химиотерапию, у тебя иммунитет ослаблен!

— А ничего, что я с того раза ничем больше не болел?! Да у меня сколько лет… Восемь лет даже соплей не было!

— А кто следил, чтобы их не было?! Кто над тобой трясся?! Кто заботился о тебе все эти годы? Следующий класс выпускной, а ты и так нагонял программу… Нагрузка…

— Когда я нагонял программу?! — перебил Леха. — В третьем?! Ты о чем вообще? Мам, какая нагрузка, я в прошлом году на половине уроков плевал в потолок! И в этом, я учебный план смотрел, все, что будет, — мне на ползуба!

— Ты ничего не понимаешь! Ничего!

Как и следовало ожидать, милая семейная беседа кончилась тем, что мама пустилась в слезы. Леха выскочил из-за стола и, хлопнув дверью, исчез в своей комнате. Мама на кухне, отвернувшись к плите, сдержанно рыдала, отец за столом неодобрительно качал головой: он видел, что это не истерика, просто в ход пошло традиционное материнское оружие.

— Я ему не позволю, — донеслось до него сквозь всхлипывания.

Это не трагедия, убеждал себя Виктор, это не трагедия, обычные семейные разборки, борьба за власть над ребенком. И сколько тут моего недосмотра, подумать стыдно. Запустил ситуацию. Хотел ведь как лучше. Что-то надо делать. Что-то надо делать…

— А если я тебя попрошу?

— Что?!

— Как врач, — добавил Виктор. — Не как отец, как врач.

— Ты это серьезно?!

— Абсолютно. Парень в порядке.

— Если он себя угробит…

— Не угробит. Не будет же он кайлом махать, сама подумай! Приткнется лаборантом, там даже пробирки руками не моют, все на автоматах.

— С ума сошел?! — Лена повернулась к мужу лицом, и Виктор быстро спрятал глаза, не выносил он этого ее взгляда обезумевшей волчицы, у которой отнимают детеныша. — Каким лаборантом? К тебе в больницу? Не дай бог инфекция…

— Нет, не ко мне. Есть другие места. Чистые и безопасные. Зато он будет чувствовать себя человеком при деле… А вот эта твоя гиперопека только унижает парня.

— Эта моя, как ты выразился…

— Гиперопека. Психологический термин.

— Благодаря моей заботе он до сих пор жив!!!

Виктор потупился. Он мог бы сказать, что мальчик на редкость силен, удивительно вынослив, у него феноменальная дыхалка… Если совсем откровенно, мальчик странный. Пугающе здоров, слишком нормален, все анализы даже не прекрасные, а эталонные. Но в чем-то Лена была права. Рак чертовски коварная штука.

— Дурацкая ситуация, ты не находишь? — спросил Виктор. — Ты его мучаешь, я тебя мучаю, Леха изводит нас обоих. Хотя совсем небольшое ослабление режима могло бы все решить.

— А может и убить его! Ты об этом не подумал?

— Да что ты, я ведь слежу! У него все эти восемь лет не кровь, а мечта вампира. И если Леша пойдет работать, я усилю контроль, буду проверять его всесторонне каждый месяц. Зато ты представь, как он будет счастлив…

— У меня ничего нет, кроме него, — сказала Лена горько. — Ничего. Понимаешь?

— О да, — Виктор кивнул. — О да.

Он действительно понимал. И сколько в этом его вины — тоже. Лену надо было постоянно тормошить все эти годы, не позволять ей зацикливаться на ребенке, мешать приносить себя Лехе в жертву. А Виктор спрятался от проблемы. Ушел с головой в работу, как иногда пациенты «уходят в болезнь», когда на них наваливается слишком много всего по жизни. Но ведь на него тоже… Навалилось. Очень многое надо было забыть, и забыть накрепко.

В чем-то он выиграл. В остальном проиграл.

Сейчас он даже не мог кулаком по столу врезать и сказать: беру ответственность на себя — как делал иногда в больнице. Хотя ставка была привычная: жизнь человека.

В больнице это работало. А здесь его просто не услышат.

* * *