Когда Гриммельсгаузен описывает исторические события независимо от того, был ли он их непосредственным участником или нет, он пользуется литературными и риторическими средствами. Существенно не само описание, а отношение к нему героя. Гриммельсгаузен как будто отказывается от исторической конкретности в пользу обобщенной оценки. Сражение при Виттштоке описано им риторическими средствами, хотя, вероятно, он сам в нем участвовал и вдобавок пользовался подробным описанием в «Theatrum Europaeum» – многотомном своде современных политических и военных событий в Европе. И, конечно, не случайно в главе, следующей за описанием битвы при Виттштоке, Гриммельсгаузен пародирует его сценой «кровопролитной битвы» Симплициссимуса с одолевавшими его насекомыми, причем использована военная терминология.
Не только описание военных и политических событий, битв и сражений, но и многое другое, что раньше относилось к личному опыту Гриммельсгаузена, находит аналогии в исторических и литературных источниках. Иногда он словно подменял свой жизненный опыт книжным материалом. То, что было хорошо известно ему самому, он излагал не только книжными словами, но и с помощью заимствованных цитат. Человек из народа, вкусивший грамоты и несколько почерпнувший от образованности, он опирается на книгу, даже когда описывает то, что видел собственными очами. Книга была подспорьем его памяти, свидетельством собственной учености, риторическим наставником. Он обращался к ней не столько за историческим материалом, сколько искал в ней подтверждения своего понимания и своей оценки действительности. Он берет из книг только то, что ему необходимо, и не пользуется ими с безрассудной неумеренностью, как многие его ученые современники. Гриммельсгаузен не придерживался хроникально-документальной точности, даже когда это было ему вполне доступно. Г. Кённеке, скрупулезно сверявший роман со всеми доступными ему источниками и свидетельствами, привел много примеров неточного, поспешного и поверхностного использования даже такого общеизвестного в то время издания, как «Theatrum Europaeum».
Гриммельсгаузен стремился придать роману общую убедительность и, апеллируя к зыбкой памяти читателей, не видел нужды соблюдать точность в подробностях. Достоверность частного у него подчинена правдивости общего.
«Симплициссимус» свободен от мелочной опеки над действительностью. Некоторые картины и отдельные сцены романа даже «неправдоподобны» с точки зрения наивно-документального историзма. «Для чего понадобилось привести на крестьянский двор мужчин и женщин? Мужчин подвергли пыткам, а женщин изнасиловали. То и другое можно было совершить на месте», – недоумевал немецкий историк Роберт Хенигер, сомневавшийся в исторической достоверности «Симплициссимуса». [177]
Эти недоумения легко продолжить. Вслед за описанием затерянной в глухом лесу убогой избушки батьки, черной от копоти и паутины, следует сцена неимоверного грабежа. Ландскнехты увязывают в большие узлы неизвестно откуда взявшиеся сукна, платья, оловянную и медную посуду, а крестьянин из Шпессерта после пытки объявляет, где сокрыто сокровище, «где золота, жемчуга, драгоценных каменьев было больше, чем того можно было надеяться сыскать у мужика» (I, 4). В пятой книге романа это находит довольно искусственное объяснение: богатство оставлено знатной дамой, матерью Симплициуса. Но и этого мало. В доме бедного «кнана», который только что один на один «ратоборствовал» со всей землей, оказывается несколько работников и прочей челяди. Пустынная местность, где только волки подвывали друг другу, становится неожиданно населенной. В этом нет художественного противоречия. Автор задается целью раскрыть перед очами не знающего ничего о мире Симплициуса все бедствия и горести войны, собрав их разом во двор его батьки. Общая картина действительности дана во всей своей зрительной и непосредственной неоспоримости.