Синагога и улица

— Скажи хотя бы, Меирка, «не рядом будь упомянуто». Ведь эта серебряная рука, которую я тебе показываю, предназначена не для того, чтобы наносить людям вред. Ею синагогальный староста указывает чтецу на пергаментном свитке Торы, где читать.

Вырезанные из дерева птицы и звери над орн-койдешем, вставленные в оконные стекла щиты Давида, даже выкованные цветы на большой ханукальной лампаде больше не были для учеников новинкой. Тогда меламеды исхитрились и показали им сокровища из ящика в столе на биме, с полочки в нижней части орн-койдеша. Там находились шофар, желтый и прозрачный, как мед; серебряный футляр на четырех тонких ножках для хранения цитрона и башенка для благовоний, которые нюхают на исходе субботы, во время обряда гавдолы[33], — башенка с настоящими дверцами, с крышей и флажком наверху. И все же все эти красивые вещи не могли сравниться с коронами для свитков Торы и с навершиями в виде плодов граната, которые надевают на деревянные рукоятки, служащие для перематывания свитков. Потом следует упомянуть одеяния свитков Торы — пояски, шелковые рубашки, накидки из темно-красного или темно-голубого бархата. А поверх всех одеяний на свитки Торы крепились серебряные бляхи с гравировками.

— Видите, детки, какая у нас красивая Тора, — торжествовали старички, и мальчишки восторженно заглядывали в раскрытое сумеречное нутро орн-койдеша, сдвинув вместе головки, как ягнята у источника воды.

4

Снежные метели утихли. Выпавший снег громоздился сугробами, поднимавшимися выше низеньких домишек. Торговки с корзинами сидели на низеньких табуреточках и дремали с замерзшими руками и ногами. Когда какая-нибудь торговка пробуждалась от дремы и шевелилась, с платка на ее голове прямо в корзину сразу же сваливалась целая горка снега. Увидев, что она зря проснулась и покупателей все равно не видно, еврейка начинала громко расхваливать свои подмерзшие яблоки.

— Бутылки вина! Бутылки вина! Малагский виноград кто покупает?

Но, увидев, что никто не откликается, торговка снова задремывала и застывала без движения, как стрелка весов над ее головой — железное свидетельство в истинном мире, что она честно отвешивала и отмеривала товар.

На широких улицах снег днем слепил глаза, а ночью искрился зелеными звездами, как зеркало, обращенное к небу. Но в узких переулках вокруг Старой синагоги снег лежал днем желтый, как труп. Еще до того, как наступала ночь, он, растоптанный ногами прохожих, становился черновато-серым. Только когда опускался вечер и в лавках зажигали дымящиеся керосиновые лампы, переулки из-за игры света и тени начинали казаться окутанными тайной.

Осунувшиеся лица лавочников светились горячим темно-красным светом, будто лавочки с деревянными бочками с селедкой превратились вдруг каким-то чудом в стеклянные винные бутыли. Торговки, сидевшие на улице со своими корзинами, вынимали из-под фартуков горшки с наполовину погасшими углями и долго дули в них, пока те снова не начинали тлеть, как персональные медные закаты — напротив укутанных в платки лиц, покрытых пеплом и нападавшим снегом. Вокруг жестяной печки, стоявшей посреди улицы, грелись носильщики в подбитых ватой накидках и нищие в длинных расползающихся пальто. Они выглядели, как тайное собрание изгнанных сыновей пророков вокруг пылающего костра посреди густого темного леса. Все они молчали, спрятав лица в высокой ночи, и только тяжелые руки с растопыренными искривленными пальцами светились над печуркой, которая щелкала и брызгала искрами.

День превращался в сумерки, стоило вам попасть в эти узкие переулки. Однажды маленький еврейчик в высокой зимней шапке и больших валенках остановился около ставни — лавчонки без окон, только с дверью, выходящей на улицу. Внутри сидела лавочница, одетая в длинное платье, полупальто и полушубок поверх него. Голова ее была обмотана платком, и ноги поверх валенок тоже обмотаны платками. Но ей все равно было холодно. Она сидела, опершись спиной о стену, чтобы холодный воздух не обступал ее хотя бы с одной стороны. Старичок просунул голову в лавку и спросил у продавщицы, нет ли у нее чайника, чтобы заварить чаю. Жестяное ведерко, чтобы принести горячей воды из чайной, у них в Старой синагоге есть. Стаканов и блюдец им тоже хватит с избытком для целого миньяна. Не хватает только фарфорового заварочного чайничка.

— Фарфора и стекла у меня нет, только жестяные чайники, — ответила лавочница покупателю и добавила, что если он постоянно молится в Старой синагоге, то наверняка должен знать ее Ицикла, который занимается там с ребе каждый вечер.

— Я как раз и есть ребе вашего Ицикла, — воскликнул старичок, обрадованный этим вроде бы счастливым совпадением, и пошлепал мягкими губами своего абсолютно беззубого рта.