Синайский гобелен

При виде этих длинных и тонких ног и неестественного блеска в глазах старика, который он счел признаком лихорадки или еще чего-нибудь похуже, Стерн настоятельно предложил ему свой запас воды и пищи. Он даже предложил подвезти его до ближайшего оазиса, если тот не в состоянии ходить, а по виду так и было. Но бедняга униженно отказался от всякой помощи. Вместо этого он благоговейным срывающимся шепотом спросил, будет ли ему позволено узнать имя своего спасителя.

Стерн назвался. Араб почтительно его поблагодарил, после чего, не вставая с колен, начал пятиться и продолжал заниматься этим все утро, пока не скрылся из виду за линией горизонта.

Чуть позже в то утро Стерн еще раз взглянул в сторону удаляющегося Хадж Гаруна, который, двигаясь все так же на коленках, превратился к тому времени в крохотное пятнышко на гребне барханов, но Стерн не очень всматривался, да и вообще поведение сумасбродного старика не произвело на него особого впечатления. Он озабоченно листал свой блокнот, намечая новые маршруты контрабанды оружием.

* * *

Сперва намечались кое-какие успехи.

В 1914 году правительство кайзера убедили регулярно платить взятки и шерифу Мекки, и его основному сопернику эмиру ибн Сауду, и Стерн доставлял немецкие революционные приказы из Дамаска в Джидду. Но из этого ничего не вышло, потому что арабы ничего не хотели делать, а англичане вскоре начали платить им больше.

Той же зимой он устроил тайную встречу близ Каира для влиятельной английской суфражистки, сочинительницы комических оперетт, которая незадолго до того вернулась из экспедиции в Судан, где провела приватно полдня, фотографируя в лодке миловидного молодого гермафродита, скотовода по имени Мухаммед, побывавшего в женах у шейха одного из племен.

Суфражистка узнала в ходе фотографирования, что шейх постоянно бил жену. Начав с сочувствия, которое она всегда испытывала к женщинам, страдающим от мирских предрассудков, она закончила вечер, страстно занимаясь любовью с Мухаммедом. Но ни одна из фотографий, к ее великому разочарованию, не получилась.

Стерн отвел ее к одному греческому художнику в Александрии, который мог в точности изобразить все виденное ею, таким образом он заручился ее поддержкой, и в следующих своих опереттах она пропагандировала его идеи.

В 1918 году Заглул[13] был освобожден из лагеря для интернированных и вернулся в Египет бороться за независимость. В 1919 году Кемаль[14] смутил англичан, не подчинившись султану, а персы противились навязываемому им договору. Вскоре после этого произошли арабские восстания в Сирии и Ираке.

Но уже в те годы видны были признаки грядущего поражения.

В Константинополе султан конфисковал современные учебники, когда ему сказали, что в них имеется подрывная формула Н2О, которая означает, что он, Хамид Второй — зашифрованный нуль и ни на что не годен.

В 1909 году в Адане турки перебили двадцать пять тысяч армян. В 1915 году, решив, что если не будет армян, то не будет и армянского вопроса, турки погнали их в Сирийскую пустыню, убивая по дороге, чтобы ускорить опустошение, производимое голодом и болезнями.

К 1916 году тучи шпионов опустились на Афины, а через три года еще большие орды собрались в Константинополе, где и обнаружили, что представители некоторых наций, следующие на Версальскую мирную конференцию, не только не могут написать свое имя, но даже не отзываются на него при личной встрече.

На малоизвестной встрече Вейцмана и Великого муфтия Иерусалима в 1918 году величавый и внешне безобидный араб проявил недюжинную способность к притворству и ненависти, тихо цитируя отрывки из «Протоколов Сионских мудрецов».

И наконец, самое плохое для Стерна: крушение Османской империи в конце Первой мировой войны уничтожило весь капитал, который его отец, бывший исследователь и целитель, оставил ему после того, как накануне отъезда Стерна в Европу сделал то, что он считал завершающим актом лечения, — освободил сына от бремени наследства той империи, которую купил до его рождения, — ирония достаточно всеобъемлющая, чтобы разделить два века навсегда.

После 1918 года денег у Стерна не водилось больше никогда. Ему пришлось продать воздушный шар, и с того времени он, становясь все беднее и беднее, постепенно дошел до того, что у каждого нового знакомого, чтобы как-то жить, просил денег, взаймы и просто так, но если случался доход от контрабанды оружием, он тратил его не на себя, а исключительно на покупку нового оружия.

И все же, несмотря на то что в 1920 и 1921 годах он влезал в долги все дальше и глубже, уже точно зная, что не вернет их никогда, он умудрялся производить впечатление благополучного и уверенного в себе человека — умение, которому он научился, вероятно, наблюдая за отцом и дедом, хотя у них-то эта уверенность была как раз неподдельной.

В общем, Стерн был настолько убедителен, что лишь горстка людей знала правду, только три человека, в разное время близко знавших его.

Сиви — и тогда, и до войны.

О'Салливан — через год в Смирне, когда он сделал последнюю ездку для Стерна и порвал с ним.