Синан и Танечка

Офицер протянул Синану листы с распечатками. Синан взял у него бумаги, поднес их ближе к глазам и уставился на сухие, черные на белом строчки. «Как ты достал меня, когда же ты уже сдохнешь?», «Ты не мужик, ты просто трусливое дерьмо. Думаешь, я поверю, что ты способен наложить на себя руки?», «Урод несчастный, ты как там, еще не выпилился? Какой же ты жалкий придурок».

Глаза заволокло красным. Представить себе, что его единственный обожаемый мальчик читал все это. И что писала это девочка, в которую он был влюблен… Если бы мерзкая тварь попалась ему, Синан удавил бы ее собственными руками. Что должно быть в голове у этой соплячки? Решила поиграть в роковуху, помучить наивного потерявшего голову от первой любви пацана? Ненависть толчками поднималась изнутри, едким дымом наполняла голову. Уничтожить, раздавить гадину!

– Вопрос очень серьезный, – продолжал офицер. – Есть основания возбудить дело о доведении до самоубийства. Конечно, если вы сочтете нужным написать заявление.

– Еще как сочту! – заревел Синан. – Давайте бумагу!

Когда он вернулся из участка, где беседовал с офицером, Барклай и Таня были в гостиной. Синан забрал сына из больницы еще утром, но так толком и не поговорил с ним. Пацан явно дичился, смотрел загнанно, вздрагивал от каждого громкого звука. И Синан, не веря самому себе, порадовался, что уже на завтрашнее утро у него назначен первый сеанс с психологом. До сих пор всю эту мозгоправлю он считал блажью бездельников. Но, кажется, пришло время пересмотреть многие свои взгляды.

Теперь же он подсел поближе к сыну. Таня, сообразив, что он хочет попытаться поговорить с Барклаем, деликатно выскользнула из комнаты. Мальчишка, волчонком глянув на отца, забился в угол дивана. Синан же, набрав в грудь побольше воздуху, приготовился к, наверное, самой опасной, самой непредсказуемой операции в своей жизни.

– Барклай, милый, послушай… – неуверенно начал Синан, – тебе всего семнадцать. У тебя впереди еще целая жизнь…

– Вот спасибо, – фыркнул мальчишка. – А что, если мне такая жизнь не нужна?

– Ты так говоришь, потому что тебе очень больно. Эта девочка поступила с тобой жестоко, недопустимо…

– Поступила так, как я того заслуживал, – буркнул Барклай, блестя влажными темными глазами. – Потому что я ничтожество. И если я сдохну, всем будет только лучше. Но я и этого не смог сделать.

Он отвернулся. Синан почувствовал, как подрагивают у него руки, как внутри поднимается волна гнева – его сознание выдавало привычную реакцию на страх и тревогу за любимого сына. Но на этот раз ему удалось пересилить себя. И он, не повышая голоса, мягко и убедительно произнес:

– Ты не ничтожество. Ты мой единственный сын, и, поверь, мне точно не станет легче, если тебя не будет. Ты еще очень молод, и пока рано говорить, что ты собой представляешь. Все в твоих руках. Ты можешь стать человеком – честным, порядочным, великодушным, преданным, добрым и сильным. А можешь оказаться трусливым, жалким подонком. Никто, кроме тебя, не знает, каким ты вырастешь. Но поверь, я буду любить тебя в любом случае. Да, мне будет больно, если мой сын станет презренным типом, но я все равно от тебя не откажусь.

Он видел, по лицу Барклая видел, что его слова что-то задели у мальчишки внутри. Но, конечно, он был еще слишком юн и строптив, чтобы так просто сдаться.

– Ну спасибо, – хмыкнул он. – По-твоему, меня должно сильно утешить, что меня любит папочка? А то, что я отвратителен девушке, которую полюбил, это ерунда? Будешь утверждать, что все пройдет, и у меня еще сто таких появится?

– Нет, – медленно покачал головой Синан. – Не буду. Это было бы враньем. Знаешь, сын, ничто никогда не повторяется. Да, мы встречаем в жизни разных людей, но ни одна встреча не похожа на предыдущую. Не всегда удается прожить жизнь от начала и до конца с одним человеком. Мы переживаем расставания, знакомимся с кем-то новым, начинаем испытывать к нему чувства. Но новая любовь не затмевает старую. Она навсегда остается в нашем сердце.

Сын больше не фыркал и не язвил. Внимательно вслушивался в то, что он говорил, даже подался ближе. И Синан с нежностью подумал, какой он еще ребенок. Доверчивый, наивный, ранимый. И вместе с тем из груди поднялась новая волна ненависти к испорченной девице, которая посмела так поступить с его мальчиком.

– Помнишь первое время после смерти твоей матери? – продолжал он.

Барклай вздрогнул всем телом, черты лица его исказились. Синану казалось, что он движется в кромешной темноте, ощупью находит дорогу. Один неверный шаг – и может случиться все, что угодно. Но он должен был проделать этот путь, должен – ради своего сына.