Синдикат киллеров

И он устало откинулся на спинку своего кресла. Кто эти «они», по чьим правилам он не желал играть, Костя, видимо, не счел нужным объяснять. От «них» он уже накушался...

2

Когда, наконец, погасли ослепляющие фары, оператор развернул свою камеру к входной двери и накинул на нее чехол. Турецкий позволил себе войти окончательно, то есть целиком. Костя тер платком уставшие глаза, промокал лоб, хотя, судя по его виду, ему бы сейчас больше подошло полотенце. Бедный Костя, как они его мучили, и главное, за что? Вот и теперь к нему снова прилип этот телевизионщик, словно не напился еще живой крови. Турецкий собрался было сделать решительный шаг, но в этот момент Костя сам наткнулся на него глазами. И даже вздрогнул.

—   О Господи! — вырвалось у него. — А этот-то еще откуда? Ты что, с Луны свалился? — спросил таким тоном, как если бы перед ним вдруг появился Сатана собственной персоной. — Во-от... — про­тянул Меркулов. — Вы только взгляните: живут же люди!..

Интерес вспыхнул и тут же погас в глазах телевизионщика. Поморщившись от этой неожиданной помехи, он снова доверительно вцепился в рукав Костиного пиджака:

—   Константин Дмитриевич, очень прошу вас дать мне ваш прямой телефон. Секретарша, вы ведь меня понимаете, никогда правды не скажет, ибо оберегает покой начальства. И правильно! Но когда мы окончательно смонтируем передачу...

—   Да, да... Сейчас, — отозвался Костя, по-прежнему не спуская с Турецкого глаз. — Ну давайте, ку­да вам? — И потянулся через стол к письменному прибору, в котором торчали несколько шариковых ручек, но Турецкий остановил его.

—   Минутку, шеф. Вы позволите?..

И достал из сумки кожаный футляр, и раскрыл его, и поставил перед Костей на стол. Внутри лежал роскошный «Паркер» с золотым, как и положено, пером. Про такие штуки теперь говорят: солидная мелочь. Чтобы усугубить ситуацию, Турецкий небрежно заметил:

—   Вчера на Парк-авеню купил. Дай-ка, думаю, прихвачу в Москву сувенирчик старому товарищу.

Костя, великий умница, оценил все: и сказанное, и показанное — и живо обернулся к Саше:

Ну давай, как там у тебя в Нью-Йорке? — А ручку вынул как бы между прочим, нехотя, мимоходом черкнул свой автограф на четвертушке бумаги, скомкал, бросил в корзину. — Ничего пишет. Так куда, говорите, вам записать? — спросил, не оборачиваясь, у журналиста.

Тот подсунул ему свой блокнот с открытой чистой страницей. Костя быстро написал телефон, разумеется, секретаря Клавы, завинтил колпачок, сунул ручку во внутренний карман пиджака. После этого протянул руку:

—   Всегда к вашим услугам, а теперь, извините, дела.

Наконец лишняя публика убралась из кабинета и они остались вдвоем.

—   Костя, не торопись с объятиями, — опасливо предупредил Турецкий. — Видал, какой я себе клифтик отхватил? — Он оттянул пальцами полы пиджака. — Это тебе не с цыганского факультета! Ладно, к делу. Раздача слонов сегодня в девять. Ждем. Я ведь к тебе прямо с самолета. Ирка — в машине. А это тебе так, для понта. — Он кивнул на пустой футляр от «Паркера». — Ну чего молчишь? Наши все живы-здоровы?

Меркулов молча смотрел на него, и в глазах его читалась какая-то новая, еще непонятная Саше тоска. И усталость — наверное, от всего: от лишнего шума, от людей и бумаг, и от нездоровья — тоже. Сейчас, когда убрали яркий свет, при обычном освещении стали заметны землистая одутловатость на щеках, серебристая седина, плотно сжатые губы. Сдал Костя за последнее время. Посмурнел. Надо его расшевелить, встряхнуть, а то загнется еще от жалости к самому себе. Хотя последнее уж никак на него не похоже.

Все, побег я, привет! — Турецкий обнял Костю за плечи, махнул рукою, словно улетающий ген­сек, и покинул кабинет.

3

Вечерок, кажется, удался. Так говаривали еще во студенчестве. Но тогда было проще: миска винегрета, килограмм кильки пряного посола и по ста­кану водяры на нос. По углам — скромные объятия, в середине — нескромные танцы. Ах ты, молодость...

Старики — Меркулов и Романова, — с удовольствием откушав не какой-то там общепитовской, а настоящей долларовой закуски и грустно поглядывая друг на друга, наблюдали за дурачествами молодежи. Слегка захмелевшие Саша, Слава Грязнов и Ирка, вечная невеста Турецкого, горячо обсуждали животрепещущий вопрос о влиянии моды на рост преступности.

—   Хлопцы, — не выдержала наконец Александра Ивановна, — ну шо вы хреновиной занимаетесь? Тут, понимаешь, виски, век бы не пила— не знала, а вы — мини, макси... А я вам по-простому скажу: есть у вашей бабы ляжки — о це дило. А коли нема, никакая ее «миня» не спасет. Потому что тогда это сплошной уголовный кодекс у трех вокзалов. И кончай спор. Все. А то мы с Костей заснем. Меркулов, ты, надеюсь, еще не ввел путешественника в курс дел?

Костя очнулся от созерцаний, достал из кармана излюбленный свой «Дымок», с которым отчего-то стало в последнее время в продаже совсем туго, прикурил и произнес назидательно:

—   Насчет курса ничего определенного сказать не могу. С некоторых пор я и сам утерял этот курс. А вот касаемо дела, — он блаженно улыбнулся, — не возражаю, наливай...